Похоже, Гретту только что опоили.
Если об этом узнает сир Фрёд, то мне конец!
Глава 11
Самое приятное в возвращении домой — то, что надменная Гретта беспрекословно исполняет любую команду. Послушно дает задний ход, взбирается на своего коня, и мы рысью направляемся в замок.
В дороге я пытаюсь распросить ее о произошедшем, но эффект зелья, видимо, не рассчитан на реализацию столь сложных задач. Девушка не в состоянии ничего объяснить. Она лишь повторяет за мной мои же вопросы, как глупое эхо.
Когда мы приближаемся ко въезду в замок, то переходим на шаг, чтобы производить меньше грохота. Гретта по моей подсказке извлекает ключ из потайного кармашка своего платья, открывает ворота и тут же за нами их снова замыкает. Мы бесшумно движемся к конюшне.
Оттуда доносится такой мощный раскатистый храп, что я от души сочувствую лошадкам, вынужденным слушать такое каждую ночь. Одно хорошо: конюх дрыхнет без задних ног и даже не замечает нашего присутствия.
На выходе из конюшни беру сестру за мягкую, холодную ладошку, затем веду по долгим замковым коридорам.
Стоит ей достать ключик и отворить дверь в родные покои, как с нижнего этажа начинают доноситься шорохи только что проснувшихся горничных. Слава Великому! Мы едва успели до пробуждения слуг!
В комнате у Гретты царит полный мрак. Мы то и дело спотыкаемся о разбросанные вещи. У, неряха! Только бы лбы себе не расшибить в качестве эпиграфа этой безумной ночке!
Зажигаю пару свечей, и передвигаться становится проще. Помогаю сестре скинуть с себя шелковое платье, хорошенько помятое, местами порванное — когда только успела? — и прошу принести записку, которой она меня шантажировала.
Та равнодушно всучает закрытый конверт, адресованный отчиму. После этого отправляю сестру прямиком в кровать. На уроке нам говорили, что подобные зелья обычно действуют в течении нескольких часов, поэтому напоследок ей приказываю:
— Когда тебя придут будить, попроси, чтобы тебя оставили в покое. Ссылайся на то, что болит голова! Оставайся в кровати до тех пор, пока… тебе не захочется спорить.
Пробираюсь на кухню, к счастью, никем в дороге не замеченная. Бросаю в горящий очаг конверт с бессовестной клеветой, и без сил валюсь на сено рядом с полукровкой.
Я измотана до предела, но вдруг понимаю: что-то не так. Здесь в кухне я увидела нечто, чего быть не могло. Что именно не совпадает с привычной реальностью никак не пойму.
Мощной воронкой меня утягивает в сон, хочется махнуть рукой на все аномалии мира вместе взятые и отключиться.
Но какая-то часть меня, самая ответственная и дотошная, все-таки удерживает меня в реальности.
Тру глаза и безудержно зеваю. Сосредоточиться тяжело, я и не пробую. Осматриваюсь и снова пытаюсь поймать это ощущение неправильности.
Ингвер еще спит, но уже потягивается и смешно клацает клыками, готовясь к пробуждению.
Перед сном она, как обычно навела порядок. Дощатые столы чисто вытерты. На пол накидана свежая солома. Кастрюли и сковородки, отмытые до блеска, висят на гвоздях.
Первые лучи света пробрались сквозь оконце на кухню и деликатно скользят по больному.
Его лицо по-прежнему покрыто слоем грязи. Сейчас оно напоминает прекрасное глиняное изваяние.
Ему не досталось от предков троллей ни выпирающей нижней челюсти, ни приплюснутых ноздрей, ни торчащих наружу клыков. Природа наделила его четко очерченным подбородком, прямым носом и выразительной, даже чувственной, я бы сказала, линией рта. Ровный лоб — еще одно отличие от троллей, с их ярко выраженными надбровными дугами. С точки зрения людей, этот полукровка — красавец, каких поискать.
Ну и что с того… В каждой расе и даже в их смешении рождаются красавцы. Что тут необычного? Почему мне не заснуть, несмотря на жуткую усталость?
Вдруг с глаз словно спадает пелена, и я отчетливо вижу то, чего раньше не замечала.
Хродгейр лежит на спине, хотя лежать на таких страшных ранах ни в коем случае нельзя. Ему сейчас, должно быть, ужасно, до безумия больно! К тому же, если давить на такие глубокие, свежие порезы, те снова начнут кровоточить. А я почти весь запас лекарских заготовок у Ингвер истратила… Вот же гадство!
Озадаченно потираю подбородок.
Как он оказался на спине?
Собираюсь перекатить его на бок, чтобы проверить состояние ран. Аккуратно поддеваю за плечо и пытаюсь перевернуть… Раз за разом ничего не получается. Он будто прирос к полу, и стал во сто крат тяжелее вчерашнего. Или это я совсем ослабела от бессонных ночей?
— Что за бесовщина тут творится? — бормочу растерянно.
Снова пытаюсь его подцепить за бок, подтолкнуть чуть-чуть в сторонку, но тут происходит непоправимое. Моя рука вдруг теряет опору, и я падаю на полукровку по какой-то невероятной траектории.
Внезапное падение прерывается — ровно тогда, когда мои губы приземляются на его, и я напрочь забываю дышать.
В ту же секунду понимаю: я в его руках, горячих и сильных. Они легко удерживают меня на одном месте, совершенно не торопятся меня отстранять. И глаза его открыты, и смотрят прямо в мои с небывалой янтарной нежностью.
Он в сознании и… полностью контролирует происходящее!
Мне кажется, я сошла с ума. Или заснула, и мне снится странный сон, в котором Хродгейр не полукровка больше, не слуга. Он мужчина, перед которым я испытываю смущение и трепет.
Ну уж нет!
Смущение? Трепет?!
Очнись, Ханна! Что за вздор!
Он всего лишь твой пациент! Очень необычный, конечно… ну и что с того?
Это не причина трепетать перед ним робкой бабочкой!
Побарахтавшись немного в его руках, отделяюсь от него и отползаю подальше. Зажимаю ладонью горящие губы. На них огонь драконий, текучая лава… Как будто раскаленным железом рот припечатали. Закрываю глаза и пытаюсь успокоиться.
Стараюсь убедить себя, что произошла дурацкая случайность. Бывает же, люди теряют равновесие так нелепо, что нарочно не придумаешь.
Говорят, булочник по пьяни поскользнулся и упал в отхожую яму. Еле выловили. А сын мельника недавно зацепился за мельничное крыло. Чуть не обделался бедняга, пока болтался в воздухе на высоте птичьего полета… Наверняка, и меня от усталости и недосыпа занесло не туда.
Хродгейр неспешно садится. При каждом движении под кожей перекатываются литые мускулы. Выглядит это внушительно. Кажется, он хоть сейчас вспашет поле и даже дыхание не собьет. И не скажешь по нему, что всего лишь вчера он играл в переглядки со смертью.
Полукровка молчит и пристально всматривается в мое лицо. Затем втягивает в ноздри воздух, как будто вздыхает и выдает:
— У тебя вкусные губы. Вкуснее даже, чем я думал. И пахнешь приятно.
