///////
Я поправила венки на могиле, ежась под холодным ветром, дувшим из лощины внизу, с фермы. Вышла с кладбища, шурша гладкими круглыми камушками под ногами, и навсегда простилась со своими родными, историей, всеми привязками к прошлому. Села в фургон и захлопнула дверь, попрощавшись с деревней и детством, оборвав последнюю нить. Теперь мой путь лежал на юг, обратно к Моту, к нашей новой пустой жизни и полоске асфальта, ведущей за церковь.
Часть вторая
Подталкивает море
I would it were not so, but so it is.
Who ever made music of a mild day?
A Dream of Trees, Mary Oliver
Я бы и хотела, чтобы было иначе,
но так устроена жизнь.
Разве хоть кто-то черпает
вдохновение в погожих днях?
Мэри Оливер, Мечта о деревьях
I can hear it,
hear it but not hold it,
feel it but not touch it.
It wraps around me like a breath, soothing, cooling and the
voice falls
and becomes a tone
and I’m closer to its source.
And in the breath, a smell, rich, deep, acidic,
wind-blown over dense heath,
through tall seed heads of ripe grass.
And the tone rising, rising, until it’s clear, clean,
sky-lark sharp on racing cirrus clouds
and I can touch the voice, feels its words
and they’re full and total
and carry the truth
in a stinging cold rain
dried by hot sun.
Я слышу его,
слышу, но не могу удержать,
чувствую, но не могу потрогать.
Он окутывает меня, как дыхание, успокаивает,
охлаждает, и голос становится тише
и превращается в звук,
и я ближе к его источнику.
И у дыхания есть запах, глубокий, богатый,
свежий, ветер несет его над густым вереском
сквозь высокие колосья спелой травы.
И этот звук все выше, выше, пока не станет
ясным, чистым, острым, как песня жаворонка,
он несется с перистыми облаками,
и я могу коснуться голоса, ощутить его слова,
и они полны и совершенны,
и несут в себе истину
с колким холодным дождем,
высыхающим на горячем солнце.
9. Материя
Квантовые физики объясняют возникновение нечто из ничего теорией о том, что, когда частицы материи и антиматерии встречаются в вакууме, они «отменяют» друг друга; аннигилируются. Но если сменить энергию в вакууме на электромагнитное поле, то в результате этой аннигиляции будет произведена энергия, целый набор новых частиц, обладающих массой. Я вовсе не физик, на школьных уроках по физике я в основном тайком читала книжку, спрятанную под партой, или глазела в окно. Когда мы потеряли практически все, что имели, и оказались в новой жизни, похожей на пустоту, в которой я скорее не жила, а существовала, я, можно сказать, попала в тот самый вакуум. Но даже в вакууме энергия может измениться совершенно неожиданным образом.
В смерти для меня не было ничего нового, – я видела ее и раньше, – но теперь тирания ее необратимости обрушилась на меня с такой силой, будто мы встретились впервые. Я вновь оказалась над пропастью между жизнью и смертью, где дни потеряли всякий смысл, померкли на фоне бесконечности. В моей голове под аккомпанемент сожалений бесконечно крутились сомнения в тех решениях, что я уже приняла, и страх перед теми решениями, которые мне еще предстояло принять. Дни, недели, месяцы проходили в одиночестве, в пузыре тишины. Мот учился, а окружающий мир жил своей жизнью без моего участия. Я ничего не слышала, кроме голоса в голове, который не умолкал, опустошая мои мысли, пока они не становились лишь его эхом.
///////
На мощеной улице маленького городка Труро, столицы графства Корнуолл, у входа в банк собралась группа бездомных. Спальные мешки на листах картона, поношенная грязная одежда, на лицах – печать тяжелой уличной жизни. Мот без малейших колебаний остановился, чтобы с ними поболтать.
– Вы как тут, нормально? Вам что-нибудь нужно?
Я смотрела, как он непринужденно болтает с этой компанией, будто знаком с ними сто лет. Его странная перекошенная осанка сильнее бросалась в глаза, чем когда мы были в походе, но в остальном это был тот же человек, что когда-то сбросил рюкзак на пол церкви, оставив бездомную жизнь за порогом. Уверенный в себе, знающий, кто он, готовый вернуться в нормальную реальность. Если он и не говорил однокурсникам в университете, что раньше был бездомным, то не потому, что боялся их реакции, а потому что был слишком занят учебой и не хотел отвлекаться на посторонние беседы. Со мной все было иначе – я продолжала прятаться в тени.
– Все то же, что и всегда, еда да крыша над головой. Телевизор тоже не помешал бы, а то достали уже разговоры с ними со всеми.
– Могу попозже помочь с едой, в остальном мало что могу сделать. Рэй?
Я подумала о содержимом нашего холодильника и о том, как мало у нас осталось денег. Снова ризотто с горошком.
– Да, без проблем, мы заглянем в продуктовый и что-нибудь вам купим.
Мы вернулись к ним с продуктами, о которых мечтали сами, когда неделями питались только копеечной вермишелью: хлебом, фруктами, сыром и парой пирожков. Я спрятала пустую сумку и наконец задала вопрос, который свербел у меня в голове, пока я сидела в церкви, невидимая для мира.
– Если бы кто-то из вас нашел дом, перебрался туда и снова зажил нормальной жизнью, как думаете, это было бы трудно? Не в смысле трудно платить по счетам и искать работу, я сейчас не о практической стороне. Каково было бы поселиться в доме после долгого пребывания на улице? И как насчет других людей – легко вам было бы вернуться к нормальной жизни, общаться с людьми так же, как до обитания на улице?
Мот обернулся ко мне со смесью жалости и раздражения на лице.
– Я уже давно живу то на улице, то в доме, – охотно отозвался пожилой мужчина в мягкой шляпе, хозяин коричневой собаки, которая облизывала мои щиколотки. – Не в своем собственном, но когда подворачивается возможность, я ночую по знакомым. Мне нравится комфорт; если можно укрыться от дождя, то я только за. Но на улице есть особая свобода, и когда я ночую в лесу, у меня есть чувство, что я на своем месте. Там, где должен быть. А вот другие люди – е-мое, это совсем другое дело.
Друзья помоложе посмеивались над ним, терли глаза, изображая, что плачут.
– Да заткнитесь вы. Вы просто боитесь признаться – вы же первыми бежите в лес и на берег, потому что вам только там и хорошо. Только там вы себя чувствуете по-человечески. Но вот другие люди…
