Один из парней перестал смеяться и поднял голову.
– Да мы шутим просто, мы же все понимаем, о чем ты. Люди, да. Нельзя им доверять. Даже если они хотят помочь, кто знает, что ими движет. Кажется, если они о чем и расспрашивают, то лишь затем, чтобы им проще было тебя надуть, заставить уйти. Тут-то, перед всеми этими туристами, мы им как бельмо на глазу, верно? Все хотят, чтобы мы куда-нибудь свалили. Ну и как избавиться от этого чувства? Не слишком, блин, легко, да? Вот мы и прячемся. Тут тебе не большой город; в сельской местности нельзя спать на улицах, нужно скрываться.
Мы пошли прочь, рука Мота сжимала мою чуть крепче, чем раньше. Он знал, что мне плохо, просто не понимал, как помочь. Доверие. Такая скользкая, неуловимая штука. Как угорь в руке на берегу реки; разожми на секунду пальцы – и вот он уже уплывает по течению. Не исключено, что его никогда уже не поймать.
У торговца на углу мы купили журнал Big Issue и отправились к своему фургону, унося в сумке пакет риса и упаковку мороженого горошка.
///////
Прошла зима, пришла весна, потом понемногу настало теплое лето, а я все пряталась на скалах. Там, где море было в постоянном движении, где непрерывно кричали чайки на ветру. Стояла середина лета: солнце садилось уже не ровно на западе, а немного к северу, а я пряталась в камнях возле скалы, глядя, как барсуки выныривают из своей норы и исчезают в зарослях. Ночи стояли такие короткие, что звери выбирались наружу еще до темноты, чтобы успеть найти достаточно еды до восхода. Фрукты еще не поспели, птенцы уже вылупились из яиц; каждую минуту короткой ночи барсуки рыскали в поисках червей и личинок, которых поедали сотнями. За моей спиной солнце наконец окунулось за горизонт, предоставив небу отражать угасающий свет. Бледно-бирюзовый, темнеющий с каждой секундой, протянулся от мыса Болт Хэд до полуострова Лизард на западе, смешался с узкими низкими облаками, которые секундой раньше были белыми, а теперь засветились ярко-розовым. Рваными цветными лентами они развевались в вечернем небе, исполняя летний танец света.
Любуясь постепенно гаснущими цветами, я возвращалась в деревню, в темноту церкви, где Мот делал домашнее задание, к очередной бессонной ночи.
///////
– Ты же видишь, что с тобой происходит, да?
– Нет, вообще не вижу, это я и пытаюсь тебе объяснить. Что происходит?
– Ты вернулась к своему детскому состоянию, такой ты была, когда мы познакомились. Пряталась от всех за диваном. Сталкиваясь с новыми людьми и явлениями, ты от них сразу же убегала. Боялась встретиться с миром лицом к лицу. И вот теперь это происходит снова.
Высказывая мне свои психоаналитические наблюдения, Мот укладывал в сумку бутерброды с сыром и тетрадки. Но он говорил правду. Я была стеснительным, замкнутым ребенком. Если к нам приходили гости, я убегала и пряталась. В одиночестве, на улице, я была счастлива и уверена в себе, но при встрече с людьми меня охватывали сомнения и страх. Так продолжалось до тех пор, пока я не встретила Мота. Когда мы узнали друг друга ближе, мне достаточно было просто увидеть его лицо в толпе, встретиться с ним глазами, и он как будто протягивал руку в темноту моего укрытия и выводил меня оттуда. Хватало одного его взгляда, чтобы я спокойно пересекла комнату, полную чужих людей, как ни в чем ни бывало. Но здесь, в церкви, в одиночестве, я утратила это ощущение силы. Он был прав; я снова превратилась в замкнутого ребенка.
– Я не могу спрятаться за диваном. Он слишком маленький.
– Дурочка. Ты прячешься или за мной, или вот здесь, в церкви. Тебе нужно взять себя в руки, пока еще не поздно. Как ты преодолела этот страх в прошлый раз?
– Я встретила тебя.
– Но дело не только в этом. Где ты? Где та, что прошла всю береговую тропу, – сильная, решительная женщина, которая подталкивала меня к жизни, заставляла каждый день вставать и идти? Поищи ее – я знаю, что она никуда не делась.
Он поставил сумку на пол и обнял меня, и я не хотела его отпускать. Останься здесь и обнимай меня вот так. Когда ты тут, я чувствую себя в безопасности. Я обхватила его обеими руками и крепко сжала. Он заметно похудел; мускулы, когда-то такие сильные, теперь будто высохли. Я обняла его за плечи, и они показались мне гораздо меньше, чем раньше. Как я раньше этого не заметила? Видимо, была слишком занята собой и маминой смертью, чтобы обратить на это внимание. Или это толстая зимняя одежда скрыла от меня перемену?
– Ты похудел?
– Да, наверное, штаны болтаются. Правда, не знаю, как мне это удалось, учитывая, сколько я ем твоего ризотто с горошком. В любом случае мне надо идти, я и так уже опоздал.
Я стояла перед церковью и смотрела, как он идет по дороге. Он двигался медленно, неровной походкой, и джинсы на нем действительно болтались. Он таял, как дымка над морем в жаркий солнечный день. Тихо и незаметно растворяясь в утреннем воздухе. Я закрыла дверь и свернулась на диване. Как же я раньше этого не заметила? Так погрузилась в жалость к себе, что даже не увидела, как быстро ухудшается его состояние?
Мне нужно было узнать побольше про кортикобазальную дегенерацию, как следует понять ее, а не довольствоваться обрывками информации от врачей. Действительно ли она приводит к потере мышц или Моту просто нужно лучше питаться? А может быть, его организм не переваривает еду как надо? Сам он отказывался хоть что-то узнавать о своей болезни, предпочитая жить одним днем. Но я больше так не могла; мне нужно было все узнать. Для начала я решила часик покопаться в интернете.
Вместо часика я провела на сайтах и в чатах целое утро, и понемногу передо мной развернулась картина разрушительной болезни, которая высасывает из людей жизнь и искривляет их тело. Люди описывали, как жизни их любимых менялись до неузнаваемости, как постепенно они попадали в плен инвалидных кресел, подъемных механизмов и соломинок. Эти истории были полны беспросветной печали. Нигде, ни в одном рассказе ни разу не мелькнула искра света, не прозвучало слово надежды. День тянулся бесконечно. Я включила свет и заварила еще чаю; стояла середина лета, но солнце уже закончило свой короткий путь вдоль окна церкви и исчезло из виду. Рассказы о боли, потере контроля, деменции. Я хотела повернуть время вспять, забыть то, что увидела, никогда не открывать страницу поиска. Но пути назад уже не было. Теперь я видела болезнь Мота во всем ее необратимом ужасе.
Я закрыла ноутбук, открыла дверь, посмотрела, как дождь тяжелыми каплями стучит по листьям плюща на стене. Столько дождя – и как только плющ не тонет в таком количестве воды. Но я знала, что это невозможно: специальность Мота в университете называлась «экологически безопасное растениеводство», и он много читал об удивительной способности растений контролировать свою реакцию на окружающую среду, забирая из нее ровно столько влаги, сколько им нужно. Научные исследования показали, что растение может несколько дней жить в стоячей воде, прежде чем его внутренняя система регулирования окажется перегружена и оно утонет. Наверняка существуют научные исследования кортикобазальной дегенерации.
