Джули оглядела громадный рюкзак и подняла брови. Мы все подсмеивались над Дейвом, но он был прав. Трудно будет не только Моту; все мы были не на пике формы. Мы стояли под проливным дождем у самого Северного полярного круга, намереваясь отправиться по маршруту, который Пэдди Диллон, пробежавший юго-западную береговую тропу с нечеловеческой скоростью, описывает как «местами крутые и тяжелые подъемы, узкие голые хребты». И о чем мы только думали?
Чувство беспокойства омрачало наше радостное волнение, пока мы бронировали билеты на автобус до начала маршрута в местечке Ландманналёйгар – таком крошечном, что это практически просто слово на карте, вокруг которого собираются люди. Поселение в южных горах Исландии. Оттуда мы собирались идти по треку Лёйгавегюр до хребта Тоурсмёрк, что, по словам Пэдди, займет всего четыре дня. Дальше мы планировали пересечь Фиммвёрдюхаулс, высокогорный перевал, который проведет нас над вулканом Эйяфьядлайёкюдль, проснувшимся в 2010 году и закрывшим аэропорты по всей Европе и даже дальше. Еще два дня. Если бы мы лучше понимали, как устроена погода в Исландии, мы бы нервничали куда сильнее. Местные туристические бюро уверяют, что в Исландии четыре времени года, как и в любой более южной стране. Но старый скандинавский календарь выдает правду. В Исландии только два времени года, лето и зима, и местные жители всегда почти точно знают, когда начнется зима. В первое воскресенье сентября. Когда мы побросали рюкзаки в автобус, впереди оставалось только пять дней августа. Пять дней лета.
///////
Автобус съехал с шоссе, и мы начали понимать, зачем ему такие огромные колеса. Прошло два часа пути из четырех, и мы свернули с асфальта на каменистую дорожку, которая вела к горным вершинам, несравнимым с теми, какие я видела раньше. Пологих холмов здесь не было, земля будто взорвалась почти вертикальными осколками, торчавшими из плоских, необитаемых речных долин. Застывшие оползни валунов от давно замерших извержений, и всюду пепел, черный и гладкий, растекшийся по склонам, как слой жидкого фарфора. Автобус вброд переезжал реки, в которых стояли маленькие джипы с поднятыми капотами, подсунув моторы низвергавшейся воде. На редких зеленых полянках попадались небольшие группы овец, которые из-за густой длинной шерсти казались куда крупнее, чем были на самом деле, судя по тонким ножкам.
Полярная лиса стояла, не прячась, на открытой местности, опираясь передними лапками на валун. Спинка у нее еще была окрашена по-летнему, в коричневый цвет, но грудь и живот уже побелели в ожидании зимы. Она явно знала, что воскресенье не за горами. Полярная лиса – единственное аборигенное млекопитающее Исландии, и она знает эту землю куда лучше любого метеоролога. Даже в жарком автобусе я почувствовала холодок и пожалела, что мой сорокалитровый рюкзак вовсе не такой огромный, как у Дейва, и не набит, как у него, зимними спальниками и исландскими свитерами, а также дополнительной провизией.
Мы преодолели перевал между двумя горами, где зубчатые скалы пальцами показывали в небо, и по неумолимо сужавшейся дороге спустились на дно долины. Вырезанная в камне тысячелетиями снега, льда и дождя, она, словно сланцевая река, вилась между горами волшебных цветов. Солнце отражалось от словно светившихся персиковых, песочных и зеленых вершин. Между ними лежал крутой, неистовый, все еще ощерившийся поток лавы. Выброшенные из вулкана с неостановимой силой, камни, огонь и лава текли по гневному раскуроченному склону, остывая по пути. Вероятно, столкнувшись с широкой рекой, бежавшей по своему сланцевому руслу, лава прекратила свое наступление, растратив всю энергию. Теперь она стояла, замершая навсегда: оскаленное лицо, повернутое к пересохшей реке. Лава Лаугахрауна застыла в 1477 году, но кажется гораздо старше, древнее самого времени. Рядом с ней, всего в нескольких метрах от последних камней обвала, начинался лагерь Ландманналёйгар. Разбросанные в беспорядке сарайчики и палатки, среди которых сновали люди, перемещаясь под дождем между хижиной справочного бюро, туалетами и рядом старых зеленых автобусов, стоявших бок о бок, словно батарея американских школьных автобусов, приготовившихся отражать атаку подростков.
Мы сошли с автобуса, с трудом распрямившись после двухчасовой тряски по камням, и вытащили из него рюкзаки. Рядом с невообразимо огромным полем лавы наши четыре рюкзака лежали на земле, словно игрушечные – слишком маленькие и жалкие, чтобы помочь нам выжить в этом диком краю. На голой каменистой земле между сарайчиками и автобусами стояли палатки, так что мы поставили свои рядом с ними. По краям мы обложили их камнями, сымитировав то, что видели вокруг, хотя и не знали, для чего эти ухищрения. Если ветер тут такой сильный, что сможет выдрать колышки из земли, несколько наспех положенных камней ничего не изменят.
Дождь продолжался.
– А дома все еще жарко. – Меня уже невыносимо тянуло в знакомое, безопасное и зеленое место.
– Мы ведь могли отправиться в поход по Корфу, из вещей взяли бы с собой только шорты и каждый вечер ужинали бы в таверне.
Значит, не мне одной было не по себе.
– Может быть, возьмем горелки и пойдем готовить еду в общую палатку, вместо того чтобы сидеть тут под дождем? – Как всегда практичная Джули.
За туалетами была надежно установлена белая брезентовая палатка: странный выбор места для кухни, где готовили себе еду большинство жителей лагеря. Но когда мы зашли внутрь, нам стало понятно, почему ее поставили именно тут. Спрятанная за бетонным зданием и приделанная к земле крупными железными колышками и буксировочными тросами, кухня стоит в самом укромном месте стоянки, защищенная от ветров, которые затягивает между горами и выталкивает в долины, которые врываются с моря и отрывают машины от шоссе и туристов от тропы. Ветров, обладающих силой вулкана, рядом с которыми английские бури кажутся ласковым бризом. Если исландец говорит вам, что будет несколько ветрено, к этому предупреждению стоит прислушаться очень внимательно.
Впрочем, тем вечером немного ветра нам не повредило бы: он мог бы проветрить кухонную палатку. Из-под холодного вертикального дождя мы попали прямиком в натопленную баню. В палатке стояли десять пластиковых столиков, большинство из них плотно окружили люди, готовившие еду на газовых горелках. Отовсюду свисали мокрые дождевики, капавшая с них вода утекала между досок деревянного настила. Мы отыскали местечко на краю одного из столов, втиснулись туда и разожгли свои горелки, чтобы подбавить жара к и без того горячему влажному воздуху. С тяжелым сердцем я поставила на стол пакет с продуктами. Мот вытащил миску и глубоко вздохнул.
– Ну что же, давай приступать.
На береговой тропе мы, бывало, неделями не ели ничего, кроме вермишели быстрого приготовления, просто потому что больше у нас ни на что не было денег. После похода, когда у нас стало достаточно средств, чтобы выбирать, мы приняли решение больше никогда не втыкать вилку в тарелку липких макарон. Но в поисках по-настоящему легких продуктов для исландского трека, которые за считаные минуты готовились бы в кипятке, мы обнаружили, что выбор совсем невелик. За неделю до вылета я закупилась рисом быстрого приготовления, сушеными овощами и соевым фаршем в надежде, что мне удастся сочинить какое-то блюдо, которое не потребует особой возни и много топлива. Но оказалось, что рис остывает еще до того, как станет достаточно мягким, а фарш по вкусу и текстуре напоминает морскую губку. Нам оставалось только глубоко вздохнуть и отдаться на милость вермишели. Я распотрошила упаковки и смешала вермишель с сушеными овощами, фруктами и орехами, понадеявшись, что так она станет хоть немного приятней на вкус. Теперь мы отсыпали получившуюся смесь в миску, залили ее горячей водой, накрыли и стали ждать. В палатке было полным-полно людей, оживленно болтавших о предстоящем треке, они сравнивали снаряжение, мешали еду в плошках, выпивали. Мы же сидели молча, уставившись на свою вермишель. На секунду мы вернулись в другую страну, на голый каменный мыс, на закат очередного дня нашей дикой жизни на краю света.
