Жук сбросил дорожный плащ из чешуйчатой кожи, стряхнув с него пыль, прежде чем повесить на крюк. Сняв с пояса пару перчаток из шкуры козленка, он надел их, тщательно следя, чтобы каждому пальцу было удобно, после чего с довольным видом двинулся дальше, оказавшись в просторном зале для приемов, где никогда не бывали чужеземные гости. Мягкая обивка диванов по обе стороны от посольского кресла давно сбилась в комья и прогнила, местами в ней зияли дыры, а там, где устроили себе гнезда мелкие зверюшки, ткань то и дело шевелилась. Висевшая над головой люстра из розового хрусталя почти скрылась под зарослями мха и лишайника, а сотню ее свечей давно сожрали мыши и подобные им создания. Где-то неподалеку журчала вода.
Подойдя к стене, Жук Праата осторожно потянул за потрепанную веревку, стараясь ее не порвать. Услышав далекий колокольчик, он кивнул и стал ждать.
Внимание его привлекло какое-то движение под одним из диванов, и он увидел выползшую оттуда змею-медяницу, в пасти которой вполне могла бы поместиться голова небольшой собаки. Подняв слепую морду, она поводила ею из стороны в сторону, а затем скользнула прямо к Жуку.
Где-то неподалеку, в глубине здания, послышался приглушенный шорох, сопровождавшийся негромкими сочными шлепками, и нечто похожее на звук скользящей по влажным плитам чешуи.
Когда змея наконец добралась до Жука, он присел и погладил ее по тупой голове, стараясь не испачкать перчатки. Медяница поползла вокруг его ног, подергивая шишковатым хвостом. Звуки приближались. Выпрямившись, Праата повернулся и увидел сгорбленную фигуру, появившуюся из узкого, скрытого за заплесневелой портьерой коридора.
Одетый в зеленые шелка посол Офал Д’Нит Флатрок немного помедлил, а затем начал ритмично раскачиваться, словно рассерженная кобра. Высокий капюшон плаща обрамлял покрытую блестящей чешуей лысину Офала, его странно вывернутые уши с неровными, возможно обкусанными, острыми концами, мутно-зеленые глаза, бледные брови, щеки цвета змеиного брюха и беззубый рот с тонкими отвисшими губами. В одной руке он держал открытую масляную лампу, мерцающее пламя которой освещало пальцы без ногтей и толстую чешую на тыльной стороне ладони.
Изо рта на мгновение выскользнул узкий язык и тут же скрылся.
– Приветствую, посол, – вежливо поклонился Жук Праата.
– Хиссип свлаа, тлуп?
– Увы, да. Боюсь, как и следовало ожидать.
Имперский курьер достал из-за пазухи деревянную трубку, концы которой были заделаны воском с оттиском королевской печати.
– Пррлл оббел лелл, – вздохнул Офал, ставя масляную лампу на близлежащую полку и беря королевское послание.
Повернув конец трубки, посол сломал печать и, сунув внутрь зеленый палец, извлек пергамент. Развернув его. Офал пробежал глазами текст. Язык его снова высунулся наружу, на этот раз из уголка рта, и опять исчез.
– Ахх, прлл. Фллут вилл ррх на.
Жук поднял брови:
– Сегодня же ночью? Что ж, хорошо. Мне ждать ответа?
Офал кивнул и снова вздохнул:
– Маа юлл телфф хатхом.
Курьер еще раз поклонился.
Посол махнул рукой медянице:
– Ээмле, прлл, идем!
Офал удалился тем же путем, которым пришел. Змея скользнула следом за ним.
Подойдя к одному из диванов, Жук осторожно сел, убедившись, что никого не раздавит. Ночь предстояла долгая. Он посмотрел вслед пауку, преследовавшему по полу мышь.
– Сегодня ночью, – сказала Плакса Хват, склонившись над покрытым пятнами от эля столом, который всегда оставляли для нее на задах «Розовой таверны»; она провела пальцем по лужице эля, глядя, как тот стекает с края стола.
– Эй, – проворчал Барунко, – что-то у меня между ног мокро стало.
Он слегка выпрямился, злобно озираясь вокруг.
– Ты всегда так говоришь, – заметил Симонденалиан Никсос, известный многим под прозвищем Нож. Он забавлялся с одним из своих кинжалов, вертя его в усеянной шрамами и порезами руке. Лезвие чуть соскользнуло, и лицо Никсоса исказила гримаса, но он продолжал свои манипуляции. – Значит, сегодня ночью? Я готов. Я уже неделю как готов.
– Ее арестовали всего две ночи назад, идиот, – хмуро бросила Плакса. – И хватит уже, ты опять весь стол кровью забрызгал.
Она посмотрела на остальных. Помимо Барунко – их мускульной силы – и Симонденалиана Никсоса, который не помнил ни одной спины, в которую ему не хотелось бы вонзить нож, здесь присутствовала также Лурма Спилибус, ни разу не встречавшая замкá, который ей не удалось бы открыть, или кошелька, который ей не удалось бы стащить. Ее рыжие кудри высились беспорядочной копной, одна щека выпирала от комка пережеванного праззна, а взгляд постоянно косящих глаз был устремлен на кружку, которую она сжимала в руках.
Рядом с Лурмой жались друг к другу Мортари и Ле Грутт, непревзойденные мастера грабежей, которым пока еще не попалось ни единой стены, которую они не сумели бы одолеть. Мортари был меньше ростом, с вытянутой физиономией и безумным взглядом терьера, которому не терпится отлить. Чувствовалось, что в спертом воздухе таверны ему тяжело дышать. К его левому плечу тяжело привалился Ле Грутт, смуглый и с неровными желтыми зубами. Широко и чуть глуповато улыбаясь, он то и дело озирался вокруг, по привычке оценивая стены, перила, уступы и прочее, по чему можно было бы вскарабкаться.
Окинув всех изучающим взглядом, Плакса кивнула:
– Итак, мы снова вместе.
– Знаменитая Пятерка, – ухмыльнулся Ле Грутт.
– Печально знаменитая, – процедил Симон Нож.
Он нервно вздрогнул, и нож со стуком упал на стол. Сунув в рот большой палец, он яростно уставился на Плаксу, но ничего больше не сказал.
– Королевский дворец, – задумчиво проговорила Лурма. – Это будет непросто. Кто знает, что выпустил на свободу в его подземельях тот некромант? – Она резко подняла взгляд, переложила комок во рту, так что теперь тот выпирал из-под другой щеки, и спросила: – Барунко, ты готов? Там могут быть демоны. Восставшие из мертвых. Гигантские змеи.
– Это всего лишь безосновательные слухи, – возразила Плакса. – Он узурпатор. И не более того. А новый Великий епископ – просто слюнявый дурачок. Все эти разговоры про колдовство и некромантию – всего лишь пропаганда, чтобы отпугнуть таких, как мы.
– Я что, обмочился? – спросил Барунко.
– Он арестовал главу Гильдии воров, – продолжала Плакса. – Нашу Госпожу. Может, мы уже несколько лет как и не работали вместе, но никто из нас не утратил своих умений. В Фарроге нет никого лучше нас, а узурпатор теперь объявил войну нашей Гильдии. Мы вытащим Госпожу Громкий Слух, сегодня же ночью. Мы снова станем самой выдающейся воровской бандой, какую только видел мир. Итак, – она откинулась назад, оскалив зубы, – все готовы?
– Я уже неделю как готов, – сказал Симон Нож; взяв со стола кинжал, он начал крутить его одной рукой, пока тот не выскользнул из его пальцев, воткнувшись в мясистое бедро Барунко.
