– Ага, а еще он был настолько толст, что мог опрокинуть экипаж, если не сидел посередине, – проворчал Эмансипор. – Уж я-то знаю – сам не раз затаскивал его туда и обратно. Так что удивляться не приходится. Я всегда говорил, что твоя жизнь такова, какой ты делаешь ее сам. – Он допил остатки эля в память о несчастном толстяке Септриле.
– А теперь вот еще и торговец Балтро, – сказал Крыга. – Я слышал, убийца забрал его потроха и язык, чтобы никто не смог заставить его душу говорить. Ходят слухи, будто на место происшествия прибыл придворный маг короля, вертелся у Гульда под ногами, мешал ему работать.
Чувствуя, как у него кружится голова, Эмансипор поднял взгляд и, моргнув, посмотрел на Крыгу:
– Придворный маг короля? В самом деле?
– А чего ты вдруг так переполошился? – спросил Зануда, удивленно подняв брови. – Тебе-то из-за чего волноваться?
– Балтро был благородных кровей, – вздрогнув, вставил Крыга. – То, что сотворили у него между ног…
– Заткнись! – бросил Эмансипор. – Он был по-своему хорошим человеком. И не забывай: ветер в море плевком не успокоишь.
– Еще по одной? – умиротворяющим тоном поинтересовался Зануда.
– Откуда у вас столько денег? – нахмурился Эмансипор.
Зануда улыбнулся, ковыряясь в зубах.
– Мы избавляемся от трупов, – рыгнув, объяснил он. – Никаких душ ведь нет, верно? Во всяком случае, следов от них не остается. Будто их и не было. Так что, как говорят жрецы, это просто мясо. Никаких обрядов, никаких почестей, и не важно, сколько заплатили вперед родственники. Жрецы просто не желают прикасаться к покойникам, и дело с концом.
– Так что наша задача, – пояснил Крыга, – оттаскивать их на берег. – Он щелкнул зубами. – Чтобы крабы жирели и становились вкуснее.
Эмансипор уставился на них:
– Вы же сами ловите крабов! И продаете их!
– Почему бы и нет? Разве вкус чем-нибудь отличается? Три эмоля за фунт – неплохой заработок.
– Это… ужасно.
– Работа как работа, – пожал плечами Зануда. – И между прочим, Манси, ты сейчас пьешь на эти деньги.
– Что верно, то верно, – кивнул Крыга.
Эмансипор потер лицо, которое начинало неметь.
– Угу… пью. С горя.
– Да, кстати! – вдруг, выпрямившись, сказал Зануда. – Я тут видел на площади объявление. Вроде бы кто-то ищет слугу. Если ноги тебя еще держат – может, тебе прямо туда и отправиться?
– Погоди… – начал было Крыга, явно встревожившись, но товарищ толкнул его локтем в бок.
– Неплохая, кстати, мысль, – продолжал Зануда. – Твоей женушке ведь не нравится, что ты остался без работы? Нет, я, конечно, не настаиваю. Просто хочу помочь, только и всего.
– На центральном столбе?
– Угу.
«Худов дух, меня жалеют торговцы крабами…»
– Слугу, говоришь? – Риз нахмурился. Работа кучера была не такой уж плохой. Лошадей он любил больше, чем большинство людей. Но слуга… это означало целый день перед кем-то кланяться, раболепствовать. Хотя… – Налей-ка мне еще кружечку, в память о Балтро, а после я схожу гляну.
– Ага, душа воспрянула? – ухмыльнулся Зануда и тут же, смутившись, покраснел. – Гм… само собой, я вовсе не имел в виду Балтро.
Пока Эмансипор шел до Рыбной площади, он понял, что с элем перебрал. В глазах, правда, почти не двоилось, но идти по прямой было нелегко. К тому времени, когда он добрался до места, весь мир вокруг него вращался, а когда Риз закрывал глаза, казалось, будто его разум падает в бесконечный темный туннель. И где-то там, в глубине, ждала Субли, которая всегда говорила, что последует за мужем через врата Худа, если останется после его смерти с долгами или еще какими-нибудь неприятностями, – бедняга почти наяву слышал, как жена устраивает разнос тамошним демонам. Ругаясь себе под нос, он поклялся держать глаза открытыми, бормоча: «Мне нельзя умирать. К тому же я просто пьян, только и всего. Не умираю и никуда не падаю – мужику нужна работа, нужны деньги, на нем лежит ответственность за семью…»
Солнце почти зашло, и площадь пустела: торговцы и починщики сетей запирали лавки, среди накопившегося за долгий день мусора нахально разгуливали голуби и чайки. Даже хмельной Эмансипор, прислонившись к стене на краю площади, чувствовал охватившую всех нервную спешку – темнота в Скорбном Миноре несла с собой новый ужас, и никто не испытывал желания задерживаться среди удлиняющихся теней. Риза удивило, что ему самому не страшно. Несомненно, виной тому были выпитый эль, а также странная уверенность в том, что шаги Худа отдаются где-то поблизости от пути, проложенного ему судьбой, и в эту ночь ничего плохого с ним не случится.
– Получу работу, и все пойдет по-другому, – пробормотал он. – Главное сейчас – не закрывать глаза.
Какой-то городской стражник смотрел, как Эмансипор, шатаясь и спотыкаясь, бредет к столбу с объявлениями в центре площади, возле фонтана Беру, где похожие на бороду пенящиеся струйки соленой воды бесцельно стекали в забитый перьями бассейн. Риз пренебрежительно помахал рукой застывшему с каменным лицом стражу и заорал:
– Да ничего мне не сделается! Вестник Худа! Это я, хе-хе! – Он нахмурился, увидев, как стражник поспешно изобразил охранительный знак и попятился. – Шутка! – крикнул Эмансипор. – Худова истина… в смысле, клянусь Сестрами! Здравие и Мор вершат мою гудьбу… в смысле, судьбу! Возвращайся, приятель! Я пошутил!
Речь Эмансипора превратилась в бессвязное бормотание. Оглядевшись, он обнаружил, что остался один. Поблизости не было ни души: все с необычайным проворством убрались с площади. Пожав плечами, он переключил свое внимание на просмоленный деревянный столб.
На уровне груди виднелся прибитый к столбу листок тонкой льняной бумаги.
– Недешевая, однако, бумажка, – пробормотал Эмансипор. – Странно, что она так долго висит.
И тут он увидел в правом нижнем углу незаметный защитный знак. Не какое-то мелкое заклинание вроде наведения чирьев на всю родню для любого, кто похитит сдуру листок, или даже чего-нибудь посерьезней, облысения, там, или бесплодия, – внутри круглого знака был искусно изображен череп.
– Клянусь бородой Беру, – прошептал Эмансипор. – Смерть. Да клятый листок переживет сам этот столб.
Он с опаской подошел ближе, пытаясь разобрать слова. В объявлении узнавалась рука наемного писаря, причем весьма умелого. Будь Риз трезв, он мог бы, сопоставив все эти детали, сделать определенные выводы. Но Эмансипор был пьян и сам знал об этом, а серьезные размышления требовали больших усилий. Он понимал, что поступает легкомысленно, но страшная перспектива вернуться к Субли и признаться, что не нашел работу, вынуждала рискнуть.
Упершись рукой в столб, он склонился над объявлением и прищурился. К счастью, запись была короткой.
«Требуется слуга. Полная занятость. Работа включает поездки. Плата обсуждается индивидуально, в зависимости от опыта. Обращаться в гостиницу „Печальник“».
