Писарь внезапно грохнул кулаком по столу:
– Ну в точности мои мысли! Нам приходится делать то, что приходится.
– Угу. Не слишком приятно, но никто ведь и не обещал иного?
– Именно, друг мой, именно!
– Давай присоединяйся. Вот еще вино. Надеюсь, оно не отравлено?
– Нет, конечно! Ни к чему понапрасну переводить яд. Что ж, с удовольствием присоединюсь к тебе, друг мой. Я не против. Пусть себе пекут на здоровье, или чем они там занимаются.
– Угу, пекут. Мой хозяин и в самом деле обожает это занятие.
Шаркая ногами, Грошемил подошел к Ризу и покачал головой:
– Признаться, мне это кажется довольно-таки странным.
«Поверь мне, дружище, мы с тобой думаем одинаково».
– Он полон неожиданностей. В смысле, Бошелен.
– Клыкозуб наверняка выпотрошит и четвертует повара.
– За то, что он хотел нас отравить, или за то, что не сумел этого сделать?
Грошемил усмехнулся, но промолчал.
Эмансипор нашел пустой кубок и налил писарю вина, затем поднял свой:
– За подчиненных.
– Неплохо! Да! За подчиненных!
– За несчастных и беспомощных.
Они выпили.
Внимание Шпильгита привлекло какое-то движение за заиндевевшим стеклом. Он наклонился ближе к окну.
– Еще гости? – спросил Акль Воскресший, переминаясь с ноги на ногу. Передняя часть его тела была теплой на ощупь, но спина, обращенная к покосившейся двери, была холодна как лед. Шпильгит не ответил, и Акль продолжил: – Мы с тобой в одной лодке, друг мой. Попросту говоря, нам надо сматываться из Спендругля. Зима в этих краях суровая, согласен. Но если взять хороший фургон, пару крепких быков, побольше еды, рома и шкур, можно добраться до какого-нибудь города на побережье за неделю… или если двинуться на север, хотя дороги там плохие, да и ветер…
– Для того, кого считают мертвецом, Акль, ты слишком много болтаешь.
– Тогда что тебя так заинтересовало за окном?
– Трое чужаков.
– Они вернулись? Из крепости? И что…
– Не они, придурок. Трое других чужаков. У одного вся голова забинтована, и он хромает. И с ними женщина, наполовину голая, – именно от этой половины я и не могу оторвать взгляд.
Развернувшись кругом, Акль открыл дверь и выглянул наружу.
– Ей что, сиську чайки обгадили? – сказал он.
– Это родимое пятно, идиот.
– Слишком уж белое.
– Тут нет никаких чаек, Акль. Слишком холодно. Нет, это просто отсутствие пигмента. Я видел такое и раньше, но только не там – в смысле, не на сиське.
Трое незнакомцев остановились перед входом в «Королевскую пяту». О чем-то посовещавшись на непонятном языке, они вошли внутрь.
– Интересно, Хордило их арестует?
Шпильгит откинулся на стуле, потирая глаза:
– Возможно, ему для этого потребуется голем. Все трое вооружены.
Воскресший закрыл дверь, насколько это было возможно, и снова повернулся к сборщику налогов:
– Мы могли бы купить фургон, быков, припасы и прочее. Даже для троих, Шпильгит, если хочешь взять с собой Фелитту. А утром отправиться в путь.
– И как, интересно, мы за все это заплатим? Келп не дурак и в долг не даст.
– Пара лопат найдется? – улыбнулся Акль.
– Только не заводи опять свою бодягу про зарытое сокровище!
– Я не собирался ехать один, учитывая холод и прочее. Но теперь… Что ж, Шпильгит, Фелувил готова прикончить тебя сотней способов, и лишь нерешительность пока что ее останавливает. Что касается Фелитты… тебе стоило бы послушать, что она наговорила своей мамаше. И этих слов уже не вернуть назад. Если ты действительно хочешь увезти ее, то сейчас самое время, друг мой.
– Друг? Ты мне не друг.
– Тогда напарник.
– Я не беру в напарники тех, кто считает себя мертвым.
– По мне, так какая разница? Наверняка можно рассчитывать на налоговые льготы.
Шпильгит долго смотрел на Акля, после чего покачал головой:
– Лопаты. Ладно, лопаты мы найдем. Откопаем твое сокровище, похитим Фелитту, обогатим Келпа, а потом сбежим. Прекрасный план. Просто гениальный.
– Когда все просто и ясно, гений ни к чему, – ответил Акль.
Встав, Шпильгит взял свой потрепанный плащ.
– Ты никогда не походил на богача, Акль.
– Мне просто не представлялось возможности, Шпильгит. Так где же мы возьмем лопаты?
– У могильщика, – ответил Шпильгит. – Предложим выкопать для него несколько ям, задешево, раз уж тут объявилось столько чужаков.
Акль поколебался:
– Мне он не нравится.
– А зря. Тебе стоило бы благословлять этого пьяницу с каждым рассветом и каждым закатом.
– Я к тому, что мне не хочется с ним разговаривать.
Шпильгит уставился на него:
– Тогда я сам возьму лопаты.
– Спасибо, Шпильгит. Действительно спасибо. Я подожду здесь.
– Если я впустую потрачу из-за тебя время, Акль…
– Не потратишь. Вот увидишь.
Когда Шпильгит ушел, Акль обошел вокруг маленького стола и сел на стул. На мгновение он вообразил себя сборщиком налогов, которого боятся и пытаются прельстить одни и те же внушающие ужас люди, а затем вздохнул:
– Нет уж, я предпочел бы умереть.
Хордило был сыт по горло сопровождением в крепость всевозможных придурков. Собственно, он был сыт по горло вообще всем: служебными обязанностями, кровью на своих руках, бессмысленным повторением одного и того же и мыслью, что все последующие дни его жизни, вплоть до самого последнего, вряд ли будут чем-то отличаться от уже прошедших.
Большинство мужчин мечтали об одном и том же: о лежащем рядом теплом теле, повторяющем, будто эхо, их звериные стоны, о хорошей компании за столом, о пристойных беседах и отсутствии мусора на полу. Но мало кто из мужчин полагал, что женщина может хотеть того же и получить желаемое от пса.
Жены, несомненно, были проклятием. И потому Хордило научился обуздывать свои мечты, как подобает мужчине, умудренному годами скорби и блаженного неведения, разбитого в прах в тот роковой день, когда мир встал с ног на голову, послав ему издевательский поцелуй. Все сводилось к тому, чтобы избегать ловушек, подстерегавших пристойного мужчину, желающего пристойной жизни, но это всегда оказывалось не столь легко, как следовало бы.
Стинк мрачно сидел за столом, не обращая внимания на стоны и жалобы исцарапанных дурней, оказавшихся слишком медлительными или слишком пьяными, чтобы избежать когтей котоящера Рыжика, и разглядывал троих новоприбывших, которые выстроились в ряд у стойки.
