Ничего не ответив, Акль двинулся дальше, и Шпильгит быстро последовал за ним.
Лежа на кровати, Хордило смотрел на одевающуюся женщину.
– Этому не бывать, – сказал он. – В смысле, ты вполне хороша и все такое, но женами я уже сыт по горло.
Пташка Пеструшка бросила на него быстрый взгляд, накидывая стеганку, в которой зияла обнажавшая одну грудь огромная дыра.
– Я думала, ты никогда не был женат.
– Абсолютно верно, и пусть оно так и остается.
Она повернулась к нему:
– Говоришь, я была хороша?
– Да, именно так я и сказал, но не принимай это слишком близко к сердцу.
– Не буду, и знаешь почему? Ты оказался не столь хорош. Ты такой волосатый, что мне показалось, будто я забавляюсь с кобелем.
Хордило нахмурился:
– Я знаю, о чем ты думаешь.
– О чем?
– Что неплохо бы воткнуть в меня нож-другой, поскольку я дал понять, что ты мне неинтересна. Но как бы ты меня ни оскорбляла, лучше тебе от этого вряд ли станет. Разве что ненадолго. К тому же бабы любят кобелей – уж я-то знаю. Так что, – закончил он, – ничего у тебя не вышло.
– Что ж, – проговорила Пташка, не сводя с него взгляда, – похоже, у тебя на все найдется ответ.
– У меня есть ответы на конкретные вопросы, а это куда лучше, чем ответы на вопросы, которых никто не задает, потому что подобные ответы – лишь пустая трата времени. Так что коли у тебя еще остались вопросы – задавай, и я отвечу, если только это не те вопросы, которые не стоит задавать.
– Не буду, – ответила Пташка, надевая пояс с оружием. – В любых отношениях наступает момент, когда все ясно без слов и вообще без разговоров, а в голове женщины и мужчины даже мысли превращаются в серую бесформенную дымку. Само время становится иллюзией. Сливаются воедино дни и ночи, прошлое и будущее, верх и низ, сейчас и потом – все исчезает в трясине бессмысленного бытия. – Она обернулась, стоя в дверях. – И именно этот момент сейчас наступил для нас, капитан.
– Меня не обманешь, – сказал он.
– То есть?
– Сейчас ты выйдешь за дверь, тихо прикроешь ее за собой, прислонишься к стене, и по твоим щекам потекут слезы. А потом ты глубоко вздохнешь и найдешь где-то в глубине своей души решимость идти дальше, в одиночестве, покинутой и отвергнутой. Но собственно, что тебе еще остается? Разбитое израненное сердце заживет, возможно, лет через десять или двадцать. С женщинами всегда так, и ничего хорошего в том нет. Но у мужиков шкура толще, и это вполне естественно. Мы такими рождаемся.
– И как только ты обо всем догадался? – спросила Пташка.
Пожав плечами, Стинк сел на кровати и потянулся за штанами.
– Все написано на твоей симпатичной мордашке.
Открыв дверь, она вышла в коридор и, услышав за спиной щелчок засова, направилась к лестнице.
«Боги, – подумала Пташка, – когда женщине хочется выпить сразу после секса, это дурной знак. Причем для всех».
Выйдя на лестничную площадку, она услышала, как позади нее открылась дверь, и обернулась. Из-за двери выглядывала девушка, и Пташка Пеструшка сразу же поняла, что это дочь Фелувил. Увидев гостью, девушка поспешила к ней. И прошептала:
– Кто они такие?
– Хороший вопрос, – ответила Пташка. – О ком речь?
– Там, по улице, идут здоровенные мужики. И с ними женщина. Это ваши друзья?
– Здоровенные, говоришь?
– Ага, просто великаны!
Протолкнувшись мимо нее, Пташка поспешила назад по коридору и распахнула дверь в комнату Хордило:
– Ты был прав! Ты нужен мне. Я хочу тебя. Давай поженимся! Найди какую-нибудь хижину подальше от селения, где мы могли бы укрыться и любить друг друга до конца своих дней!
Хордило встал, засунув большие пальцы за пояс с мечом:
– Хижину? Где-нибудь подальше? Где нас никто не побеспокоит? Думаю, мой старый деревенский дом вполне подойдет, хотя я давненько уже там не был. – Он улыбнулся. – Так у кого есть все ответы?
– У тебя! – воскликнула Пташка, бросаясь в его объятия.
Крошка Певун распахнул дверь таверны и шагнул внутрь, стукнувшись головой о притолоку.
– Ой, – сказал он, пригнувшись, и бросил через плечо: – Мелкий, Малыш, приведите-ка эту дверь в порядок.
За его спиной двое братьев принялись рубить оштукатуренную балку топорами.
– Эй! – крикнула из-за стойки Фелувил. – А ну-ка, прекратите!
– Ничего не поделаешь, – изрек Крошка, озираясь вокруг. – Слишком низко для настоящего мужчины.
– Тогда пригнись!
Он оскалился:
– Крошка Певун ни перед чем не склоняет головы.
– Рада слышать, – ответила Фелувил, швыряя ему в голову пивную кружку; та врезалась ему в лоб над левым глазом, упала на стол и, отскочив, свалилась на грязный пол.
– За это ты умрешь! – взревел Крошка, прижимая ладонь ко лбу.
– До того, как вас обслужу, или после? – поинтересовалась Фелувил.
– Лучше после, – сказала Услада, проскальзывая мимо брата. – Я пить хочу. И умираю с голоду!
Подойдя к одному из столов, Блоха выволок из-за него местных и отшвырнул их в угол, после чего повернулся к своим сородичам:
– Я нашел нам стол, Крошка!
Мелкий и Малыш, убрав топоры, поспешили к Блохе, Коротышу и Мошке.
Крошка нацелил на Фелувил палец:
– Эля. Жратвы. Быстро.
– Сперва заплати.
– Крошка Певун ни за что не платит.
– Тогда Крошка Певун останется голодным и трезвым, и его братья с сестрой тоже. Более того, – продолжала трактирщица, – им всем придется сесть снаружи, на земле.
– Боги! – закатила глаза Услада и сказала Крошке: – Кинь ей горсть монет, братец, чтобы она не наплевала нам в миски.
Ворча, Крошка достал кошелек и, развязав тесемки, заглянул внутрь. Он тут же нахмурился, и его маленькие глазки стали еще меньше.
– Неудивительно, что Крошка ни за что не платит, – фыркнула Фелувил, облокотившись на стойку.
Поднявшись из-за стола, Мошка подошел к стойке и, отодвинув Усладу в сторону, положил три серебряные монеты перед Фелувил.
Та сгребла их одной ладонью.
– У нас наверху есть симпатичные девушки, – добавила она.
– Что, правда? – заинтересовалась Услада.
Акль вел Шпильгита к усыпанной песком и осколками раковин отмели вдали от грохочущего прибоя, но до них все равно долетали ледяные брызги. Среди нависших над бушующим морем грозовых туч сверкали молнии, на фоне завывающего ветра гремел гром, и Акль сгорбился, словно старик, то и дело пробуя землю перед собой лопатой. Наконец он остановился, повернулся к своему спутнику и сказал:
