Железо лязгнуло о булыжники.
Охваченный паникой, Тошнот Неопрят устремился вперед, обрушившись на паладина, прежде чем тот успел замахнуться снова, и заключил его в объятия. Инветта Отврата окутала скользкая маслянистая кожа, из пор которой росли клочья кудрявых волос, а из воспаленных пузырей вокруг них, словно из крошечных вулканов, извергались потоки отвратительных жидкостей.
Движением руки Тошнот засунул корчащегося рыцаря под правую подмышку.
Туда, где обитал настоящий ужас во всех его ипостасях.
Инветт Отврат не мог дышать. Но ему и не нужно дышать! Ведь он паладин… паладин… он вдруг понял, что задыхается, окутанный мясистой тьмой, в которой скользили, подобно червям, по его лицу спутанные волосы, лопались прыщи, а по губам размазывалась многолетняя жирная грязь… Что это за вкус? Что это ему напоминает? Ах да, йогурт!
Йогурт. То была последняя мысль Инветта Отврата, жутким всхлипом пронесшаяся в его мозгу.
– Отдай мне это дитя!
Имид Факталло отшатнулся, услышав змеиное шипение. Младенец в его руках замолчал, внезапно расширившимися глазами уставившись на святого.
– Отдай его мне!
Имид взглянул на Громогласную Монахиню. Их публичные дебаты выродились в поток злобных оскорблений, которые хоть и развлекали толпу, но не имели никакого иного смысла, не считая одного странного последствия: одежда монахини растрепалась и даже ее вуаль сползла в сторону, обнажив половину злобно оскаленного рта.
Увидев в нем заостренные зубы, Имид обвиняюще выставил перед собой палец:
– У нее подпилены зубы! Она хочет моего ребенка! Она людоедка!
Человеческие толпы часто ведут себя непредсказуемо, особенно после столь невообразимо бурной ночи. Среди собравшихся на площади вполне могли найтись матери, чьих детей забрали в храм монашки вроде этой, с голодным оскалом и зубами как у акулы. Потребовалось лишь несколько мгновений ошеломленной тишины, чтобы осознать смысл слов Имида Факталло и сложить в уме в единое целое все жуткие подробности.
А затем послышались крики, и толпа жаждущих мести устремилась вперед, протягивая руки и издавая дикий звериный рев.
Монахиня с испуганным блеянием бросилась бежать.
Но далеко уйти ей не удалось.
Последовала кошмарная сцена, которую Имид Факталло так и не сумел досмотреть до конца: Элас Силь обеими руками оттащила его к другой стороне алтаря, а затем, спотыкаясь, повела к дверям храма. Увидев, куда они идут, Имид попытался вырваться:
– Нет! Только не туда!
– Идиот! – прошипела Элас Силь. – Это не подпиленные зубы, а гнилые! Просто пеньки! Этой женщине приходилось хлебать еду, Имид! Ты понимаешь?
Обернувшись, он увидел то немногое, что осталось от Громогласной Монахини.
– Могу поклясться, они были заостренные…
– Нет!
– Тогда… суп из младенцев?
– Да хватит тебе! – Они подошли к двери, и Элас Силь добавила: – Должна заметить, отличный способ завершать дебаты. Надо будет запомнить.
– И все-таки ее зубы показались мне весьма острыми, – упрямо проворчал Имид.
Элас Силь потянула за железное кольцо.
К их удивлению, дверь распахнулась. Во мраке за ней простирался длинный пустой зал с покрытым золотом сводчатым потолком. Там никого не было.
– А где все? – удивленно прошептал Имид.
– Давай выясним, – предложила Элас Силь.
Они осторожно вошли в Великий храм.
Король Некротус Ничтожный чувствовал себя крайне нездоровым. У него отвалилась левая рука, а в промежности устроили гнездо летучие мыши, которые, к счастью, улетели, пока он неистово плясал на стене. Тем не менее их коготки оказались довольно-таки острыми, и теперь в его иссохшей плоти вновь пробудилось их ощущение, причиняя в некоторых местах пронзительную боль.
Для Некротуса оказалось сюрпризом, когда он споткнулся о собственную руку. Мгновение назад она дружелюбно покачивалась сбоку, а уже в следующее оказалась у него под ногами, отчего бедняга рухнул ничком, сломав что-то в челюсти, и теперь, когда он поворачивал голову, там болтались какие-то осколки. Все это стало следствием его панического бегства от разъяренной толпы, которая выискивала мертвецов и разрывала их на части. Даже под самой безмятежной внешностью скрываются низменные предрассудки, что не особо удивляло короля Некротуса Ничтожного, но тем не менее доставляло ему неудобства.
А теперь он заблудился. В собственном городе. Безнадежно заблудился.
Горящих зданий неподалеку не было, и Некротус ковылял в темноте, сунув левую руку под правую подмышку (королевская швея могла творить чудеса, при условии, что она была еще жива), в поисках знакомых ориентиров.
Для него стало полной неожиданностью странное преображение улицы, по которой он шел. Внезапно заклубился туман, небо сделалось свинцовым, а в дальнем конце возникли огромные, целиком состоявшие из костей ворота, из которых, хромая, вышла сгорбленная худая фигура.
Некротус замер в двадцати шагах от фигуры. Та тоже остановилась, тяжело опираясь на узловатую трость, и, подняв костлявую руку, поманила его к себе.
Король понял, что его медленно и неумолимо влечет вперед.
– Кто ты? – прошептал он.
Голова в капюшоне склонилась набок.
– Повелитель Смерти? Жнец Душ? Костлявый Рыбарь, в чьи сети попадает каждый? – послышался вздох. – Нет, всего лишь один из Его прислужников. Неужели меня не хватает на большее? Я постоянно об этом твержу, но разве Он меня слушает? Никогда. Разве я не подметаю дочиста тропу? Не начищаю до блеска черепа Врат? Только взгляни, как они сверкают, – даже на зубах нет камня! Я не лентяй, сударь, ни в коей мере!
Некротус попытался было бежать, но мог лишь в ужасе смотреть, как его ноги неумолимо тащит вперед: одну за другой, все ближе к жутким вратам.
– Нет! Меня воскресили! Тебе меня не забрать!
– Корбал Брош, – проворчал прислужник. – Один гнусный поступок за другим – о, как же мы его презираем! И не просто презираем, ибо мне поручено разыскать его и схватить. Наверняка это что-то значит! Я должен доказать, что чего-то стою. Я собрал целый легион жертв Корбала Броша, и мы найдем его, о да, найдем!
– Убирайся! – крикнул Некротус.
– Что? – вздрогнул прислужник.
– Убирайся! Ненавижу тебя! Я не пойду через эти адские врата!
– Ты… меня ненавидишь? – тихо переспросил его собеседник.
– Да!
– Но что я тебе такого сделал?
– Ты принуждаешь меня пройти через эти врата!
– Не обвиняй меня! Я всего лишь делаю свою работу. Ничего личного…
– Очень даже личное, идиот костлявый!
