Я бросился к Лу. Она лежала, скорчившись и дрожа, на персидском ковре, вся в крови. Скобы с ног были сняты. Она была бледная, белее стен. Запястья были забинтованы, но повязки уже пропитались насквозь. Ее лоб был обжигающе-горячим.
– Ей нужен врач! – закричал я.
Гунтер злобно покосился на меня:
– Разве ты не бог-целитель?
Его друг хмыкнул, и они оба в раскорячку зашагали по коридору.
Лу застонала.
– Держись, – сказал я. И поморщился, поняв, что, учитывая ее положение, сморозил сейчас бестактность.
Я снова забрался на мягкий диван и начал копаться в рюкзаке. Стражники забрали у меня лук, колчаны и Стрелу Додоны, но оставили все, что не было похоже на оружие: промокшее укулеле и рюкзак, где среди прочего остались медикаменты, которые дал мне Уилл: бинты, мази, таблетки, нектар, амброзия. Можно ли галлам амброзию? А аспирин? Времени размышлять у меня не было.
Смочив льняные салфетки ледяной водой из кувшина, я обернул ими голову и шею Лу, чтобы сбить температуру. Затем я измельчил несколько таблеток обезболивающего, смешал их с амброзией и нектаром и заставил ее это съесть, хотя она едва могла глотать. Ей не удавалось сфокусировать взгляд. Дрожь била ее все сильнее.
– Мэг… – прохрипела она.
– Тише, – велел я, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. – Клянусь, мы спасем ее. Но сначала тебе нужно поправиться.
Она заскулила и издала пронзительный звук, похожий на полный бессилия крик. Наверняка ее мучает ужасная боль. Галлийка уже должна была умереть, но отказывалась сдаваться.
– Теперь тебе придется уснуть, – сказал я. – Прости, но я должен осмотреть твои запястья. Нужно очистить раны и заново их перевязать, иначе ты умрешь от сепсиса.
Я понятия не имел, как сделать это так, чтобы она не погибла от кровопотери или шока, но попытаться необходимо. Стражники перевязали ей запястья кое-как и вряд ли позаботились о дезинфекции. Кровотечение они замедлили, но без моего вмешательства Лу все равно не выжить.
Я взял еще одну салфетку и пузырек с хлороформом – одним из самых опасных веществ из аптечки Уилла. Использовать его было очень рискованно, но отчаянное положение не оставило мне выбора – если, конечно, я не хотел долбануть Лу по голове блюдом для сыра.
Я поднес смоченную салфетку к ее лицу.
– Нет, – слабым голосом проговорила она. – Нельзя…
– Либо это, либо ты вырубишься от боли, когда я возьмусь за твои запястья.
Она поморщилась и кивнула.
Я прижал салфетку к ее носу и рту. Два вдоха – и ее тело обмякло. И я надеялся, что она пока не очнется – ради ее же блага.
Я работал так быстро, как мог. Руки, на удивление, не дрожали. Медицинские знания всплыли в голове словно по воле инстинкта. Я не думал ни о смертельных ранах, на которые приходится смотреть, ни о количестве крови… я просто делал свое дело. Наложить жгут. Продезинфицировать. Я бы попытался пришить ей кисти обратно, пусть это и было совершенно безнадежно, но стражники не потрудились принести их. Ну конечно: вот вам люстра и всякие фрукты, а без рук обойдетесь.
– Прижечь, – бормотал я себе под нос. – Мне нужно…
Моя правая ладонь вспыхнула.
В тот момент мне не показалось это странным. Искорка старой доброй силы солнечного бога? Почему бы и нет? Я прижег обрубки несчастных запястий Лу, обильно смазал их целебной мазью, затем заново забинтовал, на этот раз как следует. Ее руки теперь напоминали две большие ватные палочки.
– Мне так жаль, – сказал я.
Чувство вины давило на меня как латные доспехи. Я относился к Лу с подозрением, а она все это время рисковала жизнью, чтобы помочь нам. И виновата она была только в том, что недооценила Нерона – но то же можно сказать и обо всех нас. А цена, которую ей пришлось заплатить…
Поймите, для меня как для музыканта не придумаешь худшего наказания, чем остаться без рук – навсегда потерять возможность сыграть на клавишах, зажать аккорды на грифе, чтобы из-под пальцев полилась музыка. Способность творить музыку сама по себе уже что-то божественное. Наверное, так же Лу относится к своему боевому искусству. Ей больше никогда не взять в руки оружие.
Жестокость Нерона была безмерна. Мне хотелось прижечь его самодовольную рожу, чтобы стереть с нее ухмылку.
«Займись пациенткой», – напомнил я себе.
Стащив подушки с дивана, я обложил ими Лу, стараясь поудобнее устроить ее на ковре. Даже если бы я захотел рискнуть и перенести ее на диван, вряд ли мне хватило бы сил. Я положил ей на лоб еще холодных компрессов, влил в рот немного воды и нектара. А затем, накрыв пальцами ее сонную артерию, собрал всю свою силу: «Исцелись, исцелись, исцелись».
Возможно, мне просто показалось, но вроде бы внутри меня шевельнулась прежняя сила. Пальцы, прижатые к коже галлийки, потеплели. Ее пульс стал ровнее. Дыхание – спокойнее. Жар уменьшился.
Я сделал все что мог. Я подполз к дивану и вскарабкался на него, от усталости кружилась голова.
Сколько времени прошло? Я не знал, какое решение принял Нерон: уничтожить Нью-Йорк или подождать, пока силы Лагеря полукровок окажутся в пределах досягаемости. Быть может, в этот самый момент город вокруг меня полыхал, но я ничего не замечал в камере без окон внутри автономной башни Нерона. Кондиционеры будут продолжать работать. В туалете будет смываться вода.
А Мэг… О боги, как Нерон собирается заниматься ее «реабилитацией»?!
Это было невыносимо. Я должен встать. И спасти подругу. Но у измученного тела было на этот счет другое мнение.
Перед глазами все поплыло, я упал на бок, и мое сознание поглотил темный омут.
– Привет, дружище.
Знакомый голос, казалось, доносился откуда-то с другого края мира через слабую спутниковую связь.
Когда мое зрение прояснилось, я понял, что сижу за столиком для пикника на пляже. Рядом стояла хибарка с рыбными тако, где мы с Джейсоном, Пайпер и Мэг ели в последний раз перед тем, как проникнуть на мегаяхты Калигулы. Напротив сидел Джейсон Грейс, сияющий и бестелесный, как спроецированное на облако видео.
– Джейсон, – чуть не плача проговорил я. – Ты здесь.
Его улыбка дрогнула. Глаза Джейсона были просто пятнышками бирюзовой краски. И все же я чувствовал спокойную силу его присутствия, слышал доброту в его голосе:
– Не совсем, Аполлон. Я мертв. Тебе снится сон. Но я рад тебя видеть.
Я опустил взгляд, не решаясь заговорить. Передо мной стояло блюдо с рыбным тако, превращенным в золото, словно его коснулся царь Мидас. Я не знал, что это значит. И мне это не нравилось.
– Мне так жаль, – наконец выдавил я.
– Нет-нет, – сказал Джейсон. – Я сделал свой выбор. Ты не виноват. Ты не должен мне ничего, кроме как помнить о том, что я сказал. Помни о том, что важно.
