Но их охраняли.
Позади сияющего топора, раскинув руки в благословляющем жесте, стоял страж. У него было человеческое тело семи футов высотой. На мускулистой груди, руках и ногах росла пучками золотая шерсть. Покрытые белыми перьями крылья наводили на мысли не то о Зевсовых духах воздуха, не то об ангелах, которых любят изображать христиане.
Только лицо стража было совсем не ангельским – львиная голова с лохматой гривой, уши, окаймленные черной шерстью, в пыхтящей пасти виднелись клыки и красный язык. Огромные золотые глаза существа светились ленивой уверенной силой.
Но удивительней всего был змей, обвивший тело стража от лодыжек до шеи – ползучее, закручивающееся спиралью зеленое тело, скользящее вокруг него как бесконечный эскалатор – змея без головы и хвоста.
Человек-лев заметил меня. То, что я сплю, ему не мешало. Его золотые глаза остановились на мне и смотрели не отрываясь. Они крутили и изучали меня как хрустальный мяч мальчишки-троглодита.
Страж разговаривал без слов. Он сказал, что он леонтоцефалин, создание Митры, персидского бога, столь таинственного, что даже мы, олимпийцы, никогда по-настоящему его не понимали. От имени Митры он следил за движением звезд и фазами зодиака. Он также был хранителем великого скипетра бессмертия Митры, но скипетр был утерян тысячи лет назад. Теперь леонтоцефалину было поручено охранять новый символ власти.
Лишь один взгляд на него грозил разорвать мое сознание на части. Я попробовал задать ему вопросы. Я понял, что сражаться с ним невозможно. Он вечен. Его нельзя убить – тогда как меня очень даже можно. Он охраняет бессмертие Нерона, но есть ли хоть какой-то способ…
О да. С ним можно заключить сделку. Я понял, чего он хочет. И от осознания моя душа съежилась.
Нерон умен. Ужасно, дьявольски умен. Он превратил собственный символ власти в капкан. И цинично заявил, что я никогда не заплачу эту цену.
Наконец, объявив свое желание, леонтоцефалин отпустил меня. Мое сновидческое «я» резко вернулось в тело.
Я сел на диване, хватая ртом воздух и обливаясь потом.
– Наконец-то, – сказала Лу.
Невероятно, но она была на ногах и беспокойно ходила по камере. Видимо, мои целительные силы не просто смягчили боль в ее раненых руках, но сделали нечто большее. Она немного пошатывалась, но поверить, что еще вчера она передвигалась на костылях и со скобами на ногах, было сложно. Даже синяки у нее на лице побледнели.
– Ты… ты выглядишь лучше, – заметил я. – Сколько я спал?
– Слишком долго. Гунтер принес ужин час назад. – Она кивком указала на новое блюдо с едой на полу. – Сказал, что скоро вернется, чтобы отвести нас на праздник. Но этот идиот слишком неосторожен. Он оставил нам столовые приборы.
Она потрясла культями.
О боги. Что она сделала? Каким-то образом она умудрилась прикрепить к одной культе вилку, а к другой – нож. Она вставила их ручки в складки повязок и закрепила их… Стоп. Это что, мой хирургический скотч?!
Я посмотрел на пол. Точно, мой рюкзак был открыт, а содержимое валялось вокруг.
Я хотел спросить «Как?» и «Зачем?», но слова смешались и получилось:
– Качем?
– Если у тебя много времени, скотч и крепкие зубы, можно сделать многое, – гордо заявила Лу. – Я не могла ждать, пока ты проснешься. И не знала, когда вернется Гунтер. Прости за беспорядок.
– Я…
– Можешь помочь. – Она опробовала новые серебряные приспособления, изобразив парочку ударов кунг-фу. – Я прикрепила эти малютки так крепко, как только смогла, но ты можешь примотать их понадежнее. Нужно, чтобы я смогла пользоваться ими в бою.
– Э-э-э…
Лу плюхнулась рядом со мной на диван:
– А пока будешь приматывать, расскажи, что узнал.
Я не стал спорить с той, которая могла воткнуть вилку мне в глаз. Эффективность ее нового оружия вызывала у меня сомнения, но я ничего не сказал. Я понимал, что так Лугусельва пытается взять ситуацию под контроль, не сдаваться и использовать все, что только можно использовать. Когда пришлось пережить потрясение, изменившее твою жизнь, лучшее оружие, которым можно заручиться, – это позитивное мышление.
Я плотнее закрепил на ее культях столовые приборы, рассказывая, что увидел во время сновидческой поездки: Мэг, старающуюся не сдаваться под напором Нерона; императорские фасции, парящие в радиоактивной комнате, и леонтоцефалина, ожидающего, что мы придем за ними.
– Тогда нам надо поторопиться, – поморщилась Лу. – Приматывай крепче.
Судя по морщинкам вокруг глаз, ей было больно, но я сделал как она просила.
– Ладно, – сказала она, рассекая воздух ножом и вилкой. – Сойдет.
Я изобразил ободряющую улыбку. Едва ли Капитанше Ножа и Вилки повезло бы в бою с Гунтером или леонтоцефалином, но если бы нам встретился враждебно настроенный стейк Рибай, в этой битве Лу была бы королевой.
– А кое-что другое ты видел? – спросила она.
Мне очень хотелось бы ответить «да». Я просто мечтал о видении, где все общество троглодитов делает подкоп в подвал Нерона и портит его чаны с греческим огнем. Я был бы рад даже увидеть, как Нико, Уилл и Рейчел спешат к нам на помощь, громко вопя и размахивая погремушками.
– Нет, – ответил я. – Но у нас еще есть время.
– Ага, – согласилась Лу. – Какие-то минуты. А потом начнется вечеринка, и город заполыхает. Но ладно. Давай сосредоточимся на том, что можем сделать. У меня есть план, как нам отсюда выбраться.
У меня по шее пробежал холодок, когда я вспомнил о молчаливом разговоре со стражем фасций.
– А у меня есть план, что делать, когда мы выберемся.
– Тебе это не понравится, – сказали мы в один голос.
– Отлично, – вздохнул я. – Рассказывай первая.
Глава 24
Стыдись, Нерон,
Не желающий слушать мою стрелу
(Хотя я тебя понимаю)
Лу была права.
Ее план мне совершенно не понравился, но так как времени было в обрез и Гунтер с нашими праздничными колпаками и пыточными инструментами мог появиться в любую минуту, я согласился сыграть свою роль.
Буду предельно откровенен: мне и мой план совершенно не нравится. Я рассказал Лу, что леонтоцефалин хочет получить в обмен на фасции.
Лу воззрилась на меня злобно, как азиатский буйвол:
– Ты уверен?
– Боюсь, что так. Он охраняет бессмертие, и…
– …Поэтому ему нужно пожертвовать бессмертие.
Ее слова повисли в воздухе как сигарный дым – приторный и удушающий. Все мои испытания вели к нему – к этому выбору. Поэтому Пифон месяцами насмехался надо мной во снах. Нерон назначил ценой за свою погибель отказ от единственной вещи, которую я желал больше всего на свете. Чтобы низвергнуть его, я должен навеки лишиться своей божественности.
