Уэст шагнул назад, отходя на безопасное расстояние. Он прислонился к стойке, и скрестил руки.
– Итак.
– Итак? – фыркнула я.
– У тебя есть славный красный шрам.
Он это сказал. Он действительно взял и произнес это вслух. До этого никто не указывал на наличие моих шрамов. Во всяком случае, мне в лицо. Обычно люди его игнорировали. Делали вид, что не замечают, что почему-то причиняло мне большие неудобства.
– Зачем ты его замазываешь? У всех нас есть шрамы. Просто твои заметны.
– Он мерзкий. – Я подняла глаза к потолку, стараясь не смотреть Уэсту в глаза. Ни за что не стану плакать второй раз за неделю и уж точно не у него на виду.
– Кто сказал? – напирал он.
– Да все. Особенно люди, знавшие меня другой.
Красивой.
– Что за праздник жалости? Мне что-нибудь захватить? Закуски? Пиво? Надувных кукол?
– Кто сказал, что тебя пригласили? – Я по-прежнему смотрела в потолок трейлера.
Уэст прыснул со смеху и краем глаза я увидела, как он шлепнул тряпкой по колену.
Я обратила внимание, что Уэст часто смеялся, когда мы оказывались рядом, но в колледже – никогда.
А еще заметила, что он, видимо, неадекватный, потому что его, похоже, вообще не волновало свое плачевное состояние.
– Не делай из мухи слона. Это всего лишь рубцовая ткань.
– Она мерзкая.
– Не настолько мерзкая, чтобы у меня пропало желание тебя отшлепать.
У меня отвисла челюсть, и я быстро заморгала, пытаясь сообразить, что ему ответить.
Временами он подкидывал идею, будто я ему нравилась.
До сих пор считаю, что он либо насмехался, либо хотел поднять самооценку бедняжке Греночке. Но я хотя бы перестала думать, что его подослал де Ла Саль с намерениями вдохнуть в меня несбыточную надежду. Уэст не похож на человека, который перед кем-то станет отчитываться и уж тем более подчиняться советам и приказам друзей.
– Это у тебя комплименты такие? – прошипела я.
– Нет, – на полном серьезе протянул он. – Это у меня такая правда. Да что с тобой?
Сердце сжалось от какой-то беспричинной радости и теплоты. Я впервые стала тешить себя мыслью, что он говорит правду. Мы молча уставились друг на друга. Я ждала, что Уэст объяснит, почему выглядит так, словно на него напала стая волков. Он молчал, и я выгнула бровь.
– Раз уж мы заговорили о жаре…
Уэст прижал руку к груди, с издевкой опечалившись из-за моего невысокого мнения о его сегодняшнем облике.
– Ранишь меня в самое сердце.
– И, видимо, не только я. Ты вчера дрался?
Уэст перевернул два пустых ящика, один с моей стороны трейлера, а другой – со своей, и опустился на него. Я последовала его примеру. Фургон все чаще стал напоминать наше укромное место. Тайную исповедальню.
В этом грузовике царили другие правила. Мы словно сбрасывали кожу, клеймо, репутацию и социальный статус. Здесь мы были просто… собой.
– По пятницам у меня бои. – Уэст щелкнул костяшками. Его бицепсы напряглись под короткими рукавами.
Я отвела глаза и прочистила горло.
– Без обид, но не говори, что люди ходят на твои бои во время футбольного сезона.
– Люди идут прямо с футбольного поля в «Плазу», напиваются, а потом очухиваются и приходят в себя снова ради футбола. Вы, техасцы, в курсе, что кроме футбола есть и другие виды спорта?
– Мы стараемся не потворствовать другим видам спорта, так как им свойственно вклиниваться в трансляцию спортивных каналов и обесценивать значимость футбола. Ты всегда дерешься? Даже когда учеба заканчивается?
– Даже если у меня пневмония или сломано ребро.
Не похоже на фигуру речи. Прозвучало так, словно в его прошлом действительно что-то произошло. Думаю, Уэст реально нуждался в деньгах. Или, может быть, ему было плевать, что он отдаст концы. Терзало меня ужасное предчувствие, что с ним происходило и то и другое.
– Обычно ты выглядишь не таким потрепанным. – Я прикусила нижнюю губу, спустя несколько минут сердце замедлило темп.
Значит, он увидел мои шрамы и знал про бабушку. Тоже мне, черт подери, проблема.
– Обычно я дерусь с вменяемыми соперниками. Но вчера моим противником оказался трусливый ублюдок, который разве что ствол не вытащил. Кейд Эпплтон, господи. – Уэст покачал головой. – Тот еще мудила.
– Ты дрался с Кейдом Эпплтоном? – у меня перехватило дыхание.
Все в округе Шеридана знали Кейда Эпплтона. Я никогда с ним не встречалась, но слышала про него кучу историй. Он вечно всех задирал в школе, откуда его выперли в шестнадцать лет. Он собрал барахло и свалил в Вегас участвовать в боях. Ходили слухи, что там он примкнул к мафии.
– Ты с ума сошел? Его в наших краях прозвали Эпплтоном «Дурное яблоко». Умереть вздумал?
– Умирать я не стремлюсь, но и мир на этом не кончится. Все клевые парни умирают. Курт Кобейн, Авраам Линкольн, доктор Зюсс…
– Уэст! – заорала я и хлопнула себя по бедру.
– Ладно. Поменяю доктора Зюсса на Бадди Холли, но только потому, что ты сейчас мне руку вывихнешь.
Когда я бросила на него ядовитый взгляд, говорящий, что не нахожу его остроты смешными, Уэст кивнул в мою сторону.
– Почему опоздала?
– Бабушка, – прохрипела я и удивилась, как легко вырвалась у меня правда. Как же приятно поговорить о ней с кем-то не таясь.
– Утром она обожглась о плиту. Сильно. Я была с ней в «Скорой», пока меня не сменила Марла, ее сиделка.
– Твоей бабушке уже поставили диагноз?
Я покачала головой.
– В последний раз, когда я водила ее на обследования, нет, но это было два года назад. Она отказывается делать еще одну томографию, а ситуация с каждым днем становится только хуже.
– Ей бы лекарства принимать.
– Знаю.
И не только. Ей нужно чаще делать гимнастику, гулять на солнце и заниматься плановыми мероприятиями. Марла почти всем этим с ней и занималась, а когда я после колледжа и работы возвращалась вечером домой, то была слишком измотана, чтобы дать бабушке то, что она заслуживала.
Уэст встал и сделал нам по маргарите. Он бросил в каждый побольше мармеладных мишек и протянул мне. Когда Уэст сел, мы подозрительно синхронно отсалютовали друг другу и принялись жадно пить из стаканчиков.
– Вернемся к твоему шраму. – Он показал на свое лицо. – Ты поэтому не выходишь на сцену? Потому что тебе не нравится твоя внешность?
Он имел в виду тот раз, когда увидел меня на репетиции, где я губами шептала текст, но держалась подальше от прожекторов.
