Поэтому я пошла дальше и высвободила свою внутреннюю тигрицу.
— Ты когда-нибудь задумывалась, что другие говорят о тебе за спиной? Ты живешь с парнями, с которыми я якобы спала. Ты угрожаешь всем, к кому они проявляют интерес. Это тоже попахивает завистью, тебе не кажется? Можешь не отвечать. Это так. Я думаю, ты все еще влюблена в Коула. Держу пари, ты даже…
С воплем она прыгнула со своей беговой дорожки на мою. Мы упали назад, и она оказалась сверху. Приземлившись, я приняла на себя основную тяжесть удара, отчего мои легкие начали гореть. Моя голова стукнулась о бетонный пол, а перед глазами замелькали звезды.
Печально ли, что моей первой мыслью было: «Слава Богу, я сошла с беговой дорожки!»
Она оседлала мои бедра и ударила, ее кулак врезался в мою щеку. И снова вспыхнули звезды, на этот раз ярче, когда мой мозг перевернулся.
Я не стала ждать очередного удара. Вмазала ей по лицу, рассекая еще не зажившую губу. Ее голова повернулась в сторону, кровь брызнула на пол. Я поднялась и схватила ее за волосы, толкнула вниз и нависла над ней. Удар, удар, двойной удар.
Стало больше крови, теперь она стекала по подбородку. Маккензи пыталась со мной бороться, но волосы закрывали ей глаза, и из-за этого она не могла в меня попасть.
Я вспомнила слова Джастина о том, что она неплохо дерется лишь пока стоит. Я могла бы избить ее до потери сознания, прямо здесь и сейчас. Но тогда мне не видать ответов. Я подняла руки и сказала:
— Мы не должны этого делать. Просто скажи мне…
— Аргх! — Она резко поднялась на ноги и ударила меня в живот.
У меня перехватило дыхание, и я начала откашливаться.
— Я хочу… — Жесткие руки… теплые, сильные, знакомые… обхватили меня и притянули к еще более жесткому телу.
— Хватит, — рявкнул Коул, и от звука его голоса я вздрогнула.
Бронкс и Лёд держали Маккензи.
Она пыталась высвободиться, отчаянно стараясь дотянуться до меня.
— Думаешь, я не знаю, что люди говорят обо мне? Думаешь, я бы хотела, чтобы кто-то прошел через такое, даже если испытываю к нему ненависть? — Каждое слово, словно камнем летело в меня.
Забавно. Но я начала ей верить. Маккензи было больно. Не от моих ударов, а от душевных мук. Она страдала. Она страдала до сих пор.
Я прижалась к Коулу.
— Прости, — сказала я ей. — Прости за то, что я сказала. Мне жаль.
— Неважно. — Парни позволили ей вырваться. Она выскочила из сарая, с грохотом захлопнув за собой дверь.
Мои плечи поникли под тяжестью стыда. Как я могла быть такой слепой?
Что ж, у меня на это был ответ, не так ли? Я обвинила ее в ревности, но, на самом деле, это я ревновала. Она была бывшей Коула. Она жила с ним. Я понятия не имела, есть ли у него еще чувства к ней. И я разозлилась.
— Давай приведем тебя в порядок, — сказал Коул. Он переплел наши пальцы и повел меня в раздевалку, где посадил на раковину. Затем достал откуда-то аптечку.
Отлично. Швы на моей руке разошлись. Кровь стекала вниз, скапливаясь на ладони. И теперь, когда я заметила это, то почувствовала жжение. Вдобавок ко всему, я почувствовала, как у меня болело лицо.
— Ты пытался сказать мне. Я должна была прислушаться. — Слезы обожгли мои глаза, и я опустила взгляд, чтобы он не заметил. Капли застыли на ресницах. Я вытерла их дрожащей рукой… и столкнулась лицом к лицу с пирсингом в соске Коула.
Оу, ну привет. И почему я не заметила этого раньше?
— Да, надо было. — Он отрезал нитки, промыл рану, обезболил кожу какой-то мазью, а затем начал зашивать рану. Даже с мазью было ощущение, что сотня пчел решила поиграть с моей рукой в игру «Угадай, где больнее всего», но я лишь прикусила нижнюю губу и терпела.
— Тебе уже приходилось это делать, — заметила я. У него была твердая рука, он знал, где вдевать иголку, когда обрезать концы.
— Да, — повторил он. — И не только себе. Мы помогаем друг другу. — Закончив, он обмотал рану марлей. Затем, положил свои руки рядом с моими бедрами, протиснул свое тело между моих ног и наклонился ко мне, заглядывая в мои глаза. — Ты в порядке? Правда?
— Да.
— Хорошо. — Затем он поцеловал меня.
И все снова повторилось. Я позабыла о том, что происходит вокруг, и полностью сосредоточилась на Коуле. На его губах, целующих мои. На его языке, ласкающий мой. На его вкусе, таком сладком и притягательном, как клубника и шоколад. На его запахе — темном, насыщенном, пряном. На его теле, теплом и сильном, обнимающем меня.
У меня и в мыслях не было сопротивляться. Мои руки обвились вокруг его талии, притягивая еще ближе. Мы прижались вплотную друг к другу, и мне это нравилось. Я даже обхватила его ногами и уперлась лодыжками в поясницу, удерживая его на месте.
Думаю, я была ему небезразлична.
Его пальцы запутались в моих волосах, наклоняя мою голову, углубляя поцелуй.
— Ты вкусная.
— Потом поговорим. Поцелуй меня.
— Черт, да.
В сказанном было что-то такое знакомое, но я не могла понять, что именно. Мне было все равно. Осталось только «здесь и сейчас» и он. Коул был без рубашки, и, о, чудо, я почувствовала все его мышцы, каждый бугорок от шрамов, даже холодный металл, пронзающий его сосок.
— Мне остановиться? — прохрипел он.
— Нет. Да. Я…
Он прижал меня к себе, и я…
— Ладно, — сказал раздраженный голос рядом с нами. — Не это я ожидал увидеть.
Коул отпустил меня и повернулся лицом к незваному гостю, скрывая меня за своей спиной.
Его отец стоял у входа.
— Слышал, кошечки подрались, — сказал мистер Холланд. Высокий, грозный, и он… шутил?
«Кто-нибудь, убейте меня. Сейчас же!»
— Ничего серьезного, — легко согласился Коул.
Мистер Холланд стукнул ботинком по стенке.
— Вижу.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, убейте меня».
— Мы как раз собирались уходить, — добавил Коул, откашлявшись.
Мистер Холланд махнул рукой в сторону двери.
— Ну, тогда не буду вас задерживать. Идите.
Я спрыгнула с раковины, обошла Коула и ушла, не оглядываясь.
* * *
Одна огромная разница между жизнью со знающим папой и не знающими бабушкой и дедушкой заключалась во сне. С папой таких проблем не было, но бабушка и дедушка ложились спать в девять. Они называли себя «ранними пташками». Это избавляло меня от необходимости накачивать их наркотиками, как предлагал Коул, чтобы я могла улизнуть.
В девять тридцать Коул ждал меня на заднем дворе. Коул, который поцеловал меня. Коул, который отказался обсуждать это после. Ладно, хорошо. Это я отказалась.
