У «подавляющего большинства» учеников проблемы с нервами возникали именно в гимназиях. При счастливом стечении обстоятельств они затем, на первых курсах вузов, приходили в себя. Статья от 1907 года в «Reformblätter», посвященная «школе и неврастении», клеймила школу как «систему ужаса», которая разрушает детские нервы и закладывает фундамент для многочисленных болезней и общей усталости от жизни (см. примеч. 85).
Действительно ли перегруженность школьников была эмпирически подтвержденным фактом? Это совсем не так очевидно, как заставляют думать процитированные издания. Гёслин в «Справочнике по неврастении» упоминал, что в доступной для него статистике школьные перегрузки как причина неврастении играли «очень малую роль». Ссылаясь на Гёслина, Крафт-Эбинг подозревал, что «тема школьных перегрузок как непосредственной причины неврастении сильно раздута». Молль смеялся, что эта тема – «излюбленное поле многочисленных краснобаев», и что «проехаться» по школе куда легче и безопаснее, чем разбираться с родителями. «Deutsche Rundschau» напугало всех сообщением, что некий школьник заполучил летальное воспаление мозга, просто заучивая герундий латинского глагола amare. После 1918 года строгий санитарный советник одним махом объявил всех реформ-педагогов, «раздувавших страх перед перегрузкой», слабонервными: «Надо положить конец воспитательной работе неврастеников» (см. примеч. 86).
В историях пациентов школа как причина заболевания встречается не часто, по крайней мере в явном виде. У сына лифляндского помещика, нервы которого получили первый удар на уроках математики, вина за это лежала не на школе, а на отце-математике. Уже в возрасте 50 лет он жаловался, что «в рабстве у своего отца» был «измучен математикой». Прежде «нервозности в семье» не было, но и он, и семеро его сестер «уже в раннем детстве были умственно перегружены», «так что теперь все страдают от неврозов». Один учитель с севера Германии признавался, что в школе терял душевное равновесие из-за того, что необходимость решать математические задачи связывалась у него с сексуальным возбуждением. «Особенно его возбуждало, если, например, при выполнении трудной контрольной работы учитель говорил: “Еще десять минут, еще пять минут, и пора сдавать!” При этом он всякий раз испытывал семяизвержение и сладострастные ощущения». Позже, уже в должности учителя, его сводило с ума, что во время уроков с ним происходило нечто похожее (см. примеч. 87).
Жалобы на перегрузку, безусловно, имели реальные причины, даже если прямую связь школы с развитием болезней можно доказать лишь в отдельных случаях. Параллельно шел поток жалоб на переизбыток гимназистов и выпускников вузов. Немецкий исследователь педагогики Маргрет Крауль говорит о «невротической дискуссии переизбытка», которая способствовала строгому отбору среди учителей. В целом врачи из собственных сословно-политических интересов защищали гуманитарные гимназии, так что их критика заслуживает особого внимания. Как сообщала опубликованная в 1884 году прусская докладная записка, даже многие школьные советники и обер-президенты считали, что перегрузки учеников в старшей школе приняли сомнительные масштабы. Приводились определенные причины: хотя «цели обучения» сами по себе не выше тех, что были 50 лет назад, однако теперь гораздо строже следят за тем, чтобы они обязательно достигались. Дело в том, что «педагоги по тем предметам, которым уделяется меньше внимания и преподавание которых часто отдано на откуп случаю (например, французский язык, история и даже математика) теперь также должны обладать основательной подготовкой». Пока отношение к другим предметам было менее серьезным, древние языки обладали притягательной силой, по крайней мере для тех, кто чувствовал себя уютно в мире Гомера и Цицерона. Но когда в школе стали востребованы совершенно другие способности, древние языки стали тяжким бременем. Пауль Рорбах объяснял творимое гимназиями «разорение» тем, что они одновременно преследовали «две разные учебные цели» – гуманизацию и модернизацию, не достигая ни одной из них (см. примеч. 88).
Вильгельм Оствальд называл единый гимназический выпускной экзамен «преступлением и над нашей ученой молодежью» и «моральным и духовным истязанием». Сам он боролся за специализированное естественно-научное образование и высмеивал языковое, в котором гостиничный портье даст фору любому учителю старших классов. Расхожее выражение «быть полиглотом полезно старшему официанту» приписывалось Бисмарку: столь высокого уровня достигало раздражение на филологический снобизм. Уже в 1890 году в школьную политику включился Вильгельм II, и впоследствии стало известно, что он уделял «активное внимание» вопросу о перегрузках и в первую очередь стремился сломить господство древних языков.
Созванная новым кайзером конференция по реформе школы произвела в то время «сенсацию» и показалась символом «новой эры». «Никогда Вильгельм II не был на более верном пути, – писала берлинская “National-Zeitung”, – когда в начале своего правления, еще юный и отважный, выдвинул требование, чтобы немецкий язык занял центральное место в образовании. И никогда еще бюрократическая неповоротливость не совершала ничего хуже, чем сейчас, когда всей своей свинцовой тяжестью придавила настойчивую волю кайзера». По крайней мере при Вильгельме убрали выпускное сочинение на латинском языке. Недаром он был первым из правящих Гогенцоллернов, кто выдержал гимназический курс и невыполнимые для него требования матери, в то время как его дед Вильгельм I еще мог позволить себе королевскую необразованность (см. примеч. 89).
Жалобы на перегрузки характеризовали не только школу, но и общество, в котором находили живой и широкий резонанс. Они только подтверждают впечатление, создаваемое литературой по неврологии, что немецкое общество на рубеже веков не было столь ригидным и охваченным жаждой достижений, каким его воображают сегодня. Тема перегрузок обсуждалась повсюду, школа везде служила мальчиком для битья – от «Gartenlaube» до «Die Zukunft», от «Simplicissimus» до «Jugend». «Молодежь переутомляется» – было устойчивым выражением, как сообщал «Справочник по неврастении». Роман Гессе «Под колесами» 1903 года описывает, как школа и полуподавленная сексуальность превращает школьника в нервно– и душевнобольную развалину, причем местами кажется, что автор переписывает справочник по неврастении. Эта история считается в значительной степени автобиографичной, но это не так – расстройства юного Гессе на самом деле были результатом его собственных стремлений, в то время как директор школы, по его описаниям, был человеком добродушным и заботился о своих учениках чуть ли не чрезмерно (см. примеч. 90).
Разгрузить учащихся стремились не все, к жалобам на перегрузки иногда примешивались совсем иные ноты – речь идет, прежде всего, об интересах естественных наук, техники и спорта. Сюда же добавлялась критика господства иностранных языков со стороны националистов. Под ее влиянием находился и Вильгельм II. Даже в «Немецкой истории» Трейчке можно прочесть, что гимназия страдает от «переизбытка учебных предметов», а чрезмерное количество выпускных экзаменов есть «государственная болезнь Пруссии». Как частное лицо Трейчке еще более резко возражал против «экзаменационных пыток», «этой рафинированной глупости нашего мандаринства», настроенной на то, «чтобы удушить любое здоровое проявление в нашей “государственной молодежи”». Его громы и молнии били не только по естествознанию, этому «отупляющему балласту ненужных знаний об обезьянах, селедках и лобковых вшах», но даже по истории – ее, оказывается, тоже было слишком много. Расхожая фраза «мы погибнем от наших экзаменов!» приписывалась Бисмарку. Гольштейн еще в 1908 году, ссылаясь на самоубийства школьников, утверждал: ничто «не изменило его убеждения – немецкое юношество перегружено». И добавлял, что ответственный за это «учительский трест» – это такая же «напасть» для народа, как сторонники флота. Писатель и бывший учитель Людвиг Гурлитт, автор брошюры о самоубийствах школьников, вел в «Die Zukunft» яростную кампанию против школьных перегрузок, считая их научно доказанным фактом и в пух и прах критикуя сочинения своих противников, возлагавших главную вину за детские несчастья на родителей. Тому же Гурлитту принадлежит пропитанное шовинизмом «Воспитание мужественности». Справочник о нервах 1907 года заключал резкую критику школы тезисом, что «слава Богу», есть и другая школа, «великая школа воспитания нашей армии», которая, прививая твердость и смелость, способна компенсировать некоторые школьные огрехи (см. примеч. 91).
