— А куда книги денешь? — спросила Янка, не спеша возвращать на место томик стихов.
Юрка поднялся, оставив вмятину на сидении старого кресла:
— Не знаю! Сдам в библиотеку.
Закинув руки за голову, он потянулся. Отчего толстовка из мягкого флиса, в которой он был одет в этот раз, задралась. И в прорези над поясом джинсов мелькнул на секунду подтянутый низ живота, с покровом из темных густых волосков… Янка уткнула нос в книгу.
— А то, может, заберете? — он кивком указал на предмет разговора.
— Да!
— Нет!
Почти в один голос прокричали ребята.
Лёшка выпрямился:
— Ты серьезно?
— Пусть будут, — Янка пожала плечами, прикидывая, сколько книг они осилят за раз.
— Забирайте! Вон вместе с сервантом, — махнул рукой Юрка. Он взял с подоконника зажигалку и вышел курить на балкон.
Было видно, что в стенах этой квартиры он чувствует себя неуютно. Хотя его фотографии красовались на каждом углу. В том числе на серванте. На снимках был запечатлен тот самый лоботряс, который своим хулиганством нервировал весь пожилой контингент. Ведь это именно он, получив отворот-поворот, разукрасил одну из стен в доме, где жила старшеклассница Светка. В прежнем Янкином доме!
Чёрный маркер на свежей побелке проступал даже после, когда стену замазали новым раствором. Стоит отдать должное, рисунок вышел забавным! И Светка на нем получилась похожа. По крайней мере, лицо. Ведь Янка ни разу не видела соседку голой. А Юрка, выходит, что видел! Рисунок исчез и шумиха, постепенно утихла. И только сторож дядь Витя, живший на одном этаже с легкомысленной «Музой», с восторгом воспринял художества юного мастера…
Лёшка закрылся в туалете. А Янка, сама не зная зачем, шагнула на улицу вслед за Юрой. Балкон был застеклен, но старые рамы продувало насквозь. Об этом она не подумала, выйдя наружу в шелковой блузке. Юрка стоял, облокотившись об узкий подоконник. Спина колесом, изо рта вырывается дым, но пронизанный холодом воздух возвращает его обратно. Увидев её, он выпрямился. Затянулся еще раз и улыбнулся ей краешком рта. Отчего асимметрия на его лице стала более заметной.
— Жалко баб Нину, — вздохнула Янка. Она вдруг поняла, что так и не выразила ему соболезнование. Вот же манеры!
Юра вздохнул:
— Да.
Повисло молчание, и она пожалела, что подняла эту тему. Вдруг для него это — личная драма?
— Кажется, она была слишком хорошего мнения обо мне, — произнес Юрка.
Эта реплика была неожиданной. И Яна не сразу нашлась, что ответить. Её молчание он воспринял по-своему.
— Замерзнешь! — бросил в ответ.
Янка беззаботно махнула рукой. И, хотя по коже бежали морозные цыпки, она мужественно расправила плечи.
— Спасибо за книги!
— Да, не за что, — ответил он как-то рассеянно.
Затем, щелчком отбросив в форточку окурок, вдруг расстегнул молнию своей толстовки. А после — принялся снимать её! Все это выглядело так, словно сейчас одежда отправится вслед за окурком. Но вместо этого Юрка шагнул в сторону Яны. И как-то порывисто, неаккуратно, накинул кофту ей на плечи.
Она вздрогнула, поймала один ускользающий край.
— Спасибо, — сказала вполголоса.
Остаточный запах парфюма, щедро сдобренный горечью табака окутал её со всех сторон. Как будто бы обнял…
— Так значит, стихи? — вдруг спросил Юрка. Он так и остался стоять напротив распахнутого окна. Только теперь в футболке с коротким рукавом.
«Ему же холодно», — подумала Яна.
— Ну, вроде того, — вслух сказала она.
— Дашь почитать? — спросил он без доли сарказма.
«Ему и правда интересно?», — про себя усмехнулась Яна.
— Еще чего! — озвучила свой ответ.
— Почему? — уточнил он, — Стесняешься?
«Скорее, стыжусь», — подумала Янка.
До этого момента избегавшие друг друга, их глаза неожиданно встретились. Она метнула взгляд в сторону. Наверное, слишком быстро?
— Любое творчество достойно уважения! Этого не нужно стесняться, — прозвучал его голос.
«Тоже мне, психотерапевт», — подумала Янка. И, как будто учуяв её раздражение, он рассмеялся:
— А я вот тоже… пописываю!
— Стихи? — удивилась она.
Он перестал смеяться, но улыбка словно застыла у него на лице:
— Только читать не дам, и не надейся!
— Не очень-то и хотелось, — пожала плечами Янка, и плотнее запахнула мягкий кокон его толстовки.
Юрка вздохнул, ладони его утонули в карманах джинсов. Кажется, он дрожал! Не от смеха, от холода.
— А я ждал, что ты будешь настаивать, — произнес с сожалением.
Янка усмехнулась, раздумывая над тем, будет ли её виной, если он заболеет простудой.
— Ну, тогда мне пришлось бы дать тебе свои, — заключила она. Только теперь понимая, что это могла быть уловка с его стороны. Кто вообще сейчас пишет стихи?
Юрка усмехнулся, вероятно, поняв, что фокус не удался. Во взгляде его мелькнула какая-то недосказанность. Он отвел его в сторону. Позволяя ей видеть свой профиль на фоне окна, за которым уже вечерело.
И Янка засмотрелась. Но не в окно! На него. На волевой подбородок, на скошенный кончик длинного носа. И надбровные дуги. Тяжелые, обремененные густыми бровями. Она вздрогнула, удивляясь тому, отчего теперь его близость ощущалась так остро.
— Бабушки часто идеализируют своих внуков, — произнесла она вслух.
И тотчас пожалела об этом. Ну почему, среди уймы других фраз именно эта решила выйти наружу? Однако слова прозвучали! И она затаила дыхание, не зная пока, как он их расценит.
Но Юрка, к её удивлению, согласно кивнул:
— И не только своих!
Поймав её взгляд, он продолжил:
— У неё была отдельная миска для Лёхи. Когда он приходил на пельмени!
Они рассмеялись. И, видимо, каждый вспомнил о том, что в детстве Лёшка был любитель поесть.
— А ты думала, откуда взялась кличка Пельмешек? — проговорил Юрка.
Он закупорил окно, перекрыв «кислород» сквозняку.
Янка вскинула брови:
— Впервые слышу.
Он удивленно воскликнул:
— Да ладно!
Диалог оборвался, когда на балкон вышел Лёшка. Они замолчали, как по команде. А он, словно не чувствуя в этом подвоха, поежился, изучая пейзаж за окном.
— Вы не торопитесь? — поинтересовался Юрка. Обращаясь сразу к обоим.
— Ну, как сказать. Кому-то завтра на работу! А кто-то будет спать, — протянул Лёшка.
