Внутри их дом был просторным и светлым. И если за внешнюю часть отвечал дядя Витя, то внутренним убранством целиком и полностью заведовала Татьяна Федоровна, Лёшкина мама. Потенциальная свекровь не просила называть её матерью, и Янка сперва обращалась к ней, тщательно проговаривая имя и отчество. Но постепенно, лишенное официоза, их общение стало практически родственным. И длинное «Татьяна Федоровна» сократилось до короткого «тёть Тать».
Едва они успели разуться, как на пороге прихожей появилась хозяйка. Опоясанное большим клетчатым фартуком, её пышное тело излучало особую ауру. В странах Азии такую фигуру сочли бы символом плодородия! Она обтерла ладони о фартук и протянула их для объятий разоблачившейся Янке.
— Что-то ты бледная, — обняв, она оценила её внешний вид.
— Её вырвало, — доложился Лёшка.
Его мать просияла, и Янке ничего не оставалось, как поспешно добавить:
— Тёть Тать, это не то, о чём вы подумали!
Татьяна Федоровна слегка расстроилась, но виду не подала.
— Иди, приляг, деточка, — велела она, подталкивая её в сторону гостиной и обращая свой взор на сына.
Просторная зала с большим телевизором и псевдокамином напоминала декорации к согревающим душу рождественским фильмам. В углу, заслоняя окно, стояла огромная ёлка. Корявые ветви топорщились, увешанные всевозможными цацками и опоясанные мишурой. И пускай в этом праздничном одеянии не было изящества и симметрии. За то было видно, что дерево украшено детворой.
— Тёть Яна приехала! — бросился к ней пучеглазый мальчишка. Ему было шесть. И куда больше объятий с гостями его волновало наличие в их сумке гостинцев. Потому наградив её коротким чмоком, мальчуган умчался исследовать содержимое привезенных пакетов.
— Вот она, красотка, — гортанным эхом разлетелся по комнате голос Любани. Янка обернулась.
Сестра, точная копия Лёшки, только в женском обличии, шла ей навстречу, раскрыв «шальные» объятия. Прекрасная в своей исконно-русской красоте, Любаня вселяла истинный ужас в моменты гнева. Крупная, ширококостная фигура придавала ей сходства с племенной кобылицей. Густые русые волосы, всегда заплетенные в тугую косу, вызывали у Янки белую зависть. «Будь у меня такие, я бы ходила с распущенными», — мечтала она, взбивая по утрам свои пушистые, как одуванчик, «три пуха».
— Привет, дорогая, — с высоты своего положения бросила Люба, прижимая костлявое Янкино тело к своей пышной груди.
Разведенная трижды, она была матерью-одиночкой трех непохожих детей. И неплохо справлялась с убийственной ношей! Алименты от трех разных мужей и солидные «отступные», полученные после развода, позволили Любе стать бизнесвумен. Правда, в этом случае назвать её «селф-мейд» было трудно. Но, кто бы посмел упрекнуть разведенку?
— Как дела у Альбинки? — поинтересовалась Яна, имея ввиду её старшую дочь. Та давно уже выросла, и считала «отстойным» отмечать новый год «с родоками».
— Нормально! — сконфуженно буркнула Люба, — Жених у неё. А у меня скоро тремор начнётся. Как подумаю, чем они там занимаются.
Они рассмеялись, припомнив себя в эти юные годы.
— А где дядь Витя? — опомнилась Янка.
— Да баньку топит, — Любаня поправила платье. Несмотря на заметную «тяжесть», её фигура была идеальной, с точки зрения пропорций.
Юрку представили всем домочадцам. Он снял пуховик, обнаружив под ним темно-серый пуловер. Его любовь к однотонным вещам служила бы признаком флегматичного нрава. Если бы не носки… На этот раз они были в яркую клетку. Весь его облик словно бы говорил: «Посмотрите! Я сдержанный только на вид. Внутри у меня бушуют нешуточные эмоции».
Наблюдая за ним, Янка чувствовала, как в животе у неё пробуждаются, расправляя свои разноцветные крылья, те самые бабочки. Она не знала, что загадает под бой новогодних курантов. Но знала одно! Что наряд она выбрала правильный.
Глава 7
Секундная стрелка спешила закончить год, подталкивая остальные две все ближе к заветной цифре. На улице уже стемнело и ёлка, в гирлянде сияющих звёзд неожиданно преобразилась. Заметная днем кривизна исчезла под действием сказочных чар, а мишура на колючих лапах серебрилась, как свежевыпавший снег.
Настроение было приподнятым! Большой обеденный стол, который Лёшка с Юрой поставили в центре гостиной, словно скатерть-самобранка, обрастал все новыми угощениями. Теть Тата была кулинаром от Бога! И Янка никогда не пыталась сравниться с ней. Но даже она внесла свою лепту, пополнив меню самодельным салатом.
— Вот, — сказала Яна, выгружая на праздничный стол свой кулинарный «шедевр». Выглядел он живописно! Отступив от рецепта, она украсила верх яичным белком, что было похоже на снег.
— Как называется? — поинтересовалась Татьяна Федоровна, выбирая местечко для «новобранца».
— Салат «Нежный мужчина», — не без гордости сообщила Яна.
— Ну, это еще куда ни шло, — усмехнулась теть Тата, — А то вон Любаша притащила «Козла в огороде»!
— Чего? — Янка нахмурилась.
— Это салат! — пояснила вошедшая Люба, — Между прочим, очень даже вкусный.
Она указала на блюдо, где жались друг к другу отдельными кучками разнообразные ингредиенты. Майонез жидкой лужицей красовался в центре композиции. Словно повар забыл размешать! Или же просто еще не решил, какую из составляющих выбросить вон.
— И как это есть? — с сомнением бросила Янка.
— Обыкновенно, берешь всего понемногу и ешь, — вздохнула Любаня.
— Я предлагала, давай все смешаем? — вклинилась Татьяна Федоровна. Она покосилась на дочь. Но та была непреклонна:
— Ма, ну чего ты заладила? Это ж не поросячья еда!
Янка, оставив их спорить, ускользнула наверх. Пришла пора облачиться в то самое одеяние. Чтобы ровно в двенадцать превратиться в принцессу. Хотя в сказке полночь сулила обратное, но в жизни все будет наоборот. Янка твердо знала это!
Трикотажное серое платье ждало своего часа на вешалке. Немнущийся материал позволил ему сохранить первозданную свежесть, невзирая на трудности переезда. Тончайшая ткань мягкими складками ниспадала вдоль лифа. И, схваченная ремешком, превращалась в гармошку на бедрах. Янка достала из сумки холщовый мешочек и горстка жемчужин оказалась у неё на ладони.
Она не спеша переоделась, а после еще долго кружила у зеркала, размышляя над тем, как поступить с волосами. От природы волнистые, они и сейчас представляли собой «безобразие», торча куда вздумается. Соорудив колосок на ощупь, она украсила его серебристой лентой, в тон трикотажному платью. И замерла, любуясь своим отражением.
«Мррряу», — прозвучало из коридора, и в дверном проеме нарисовалась кошачья физиономия. Маркиза, раздвинув преграду своим не в меру пушистым телом, подошла и уселась напротив. Её черная с проседью шерстка, подобно королевской мантии, разлеглась на полу.