Хаос. Выстрелы вспыхивают и тают, как окурки. Та сила, что ворвалась во внутренний двор тюрьмы, была слишком невероятно огромной для расстрельной команды, чьё предназначение — убийство одного безоружного. А сквозь стену для начала вломился бронетранспортёр.
У меня получилось. Несмотря ни на что. Показательный расстрел Капитана Чейна стал последней каплей. Против Концернов поднялись собственные войска.
— Капитан!
Первым с бронетранспортёра спрыгнул мой ближайший соратник. Одет, как и гвардейцы, в штурмовую защиту, единственное отличие — лента Сопротивления. Такая же лента привязана к прикладу автомата.
Два точных выстрела — мои конвоиры убиты. Ещё один выстрел — разбиты наручники.
— Капитан!
Из плеча хлещет кровь, но автомат, переданный бойцом — уже у меня в руках.
— Победа, парни! — крикнул я. Поднял автомат. Лента развевалась на нём, как знамя. — Ваш Капитан — с вами!
Мои бойцы отозвались дружным рёвом. А сам я выискивал глазами представителя Концернов.
В момент, когда нашёл его, было поздно. Представитель, в отличие от гвардейцев, не бросил винтовку. И не промахнулся.
* * *
Если бы меня спросили, где нахожусь, я не смог бы ответить.
Бесконечная тьма вокруг — и ярко освещённый квадрат внутреннего двора, на который я смотрел как будто сверху.
У расстрельной стены лежал мёртвый мужчина в окровавленной полевой форме.
Я.
Широко открытые глаза, один черный, другой голубой, смотрят в небо. Голова обрита по бокам, посредине — коса. Она начинается надо лбом и спускается ниже поясницы. Я дал зарок не стричь волосы до тех пор, пока не свергну власть Концернов, или не умру. Что ж, второе случилось раньше. Тридцать шесть лет — не так уж мало.
Вокруг тела медленно растекалась кровь. Представителя Концернов, изрешечённого пулями моих бойцов, швырнуло к стене.
Человек, который убил меня, умер у меня на глазах, но я уже не чувствовал ничего. Это казалось так глупо — чувствовать. Я сделал в жизни всё, что мог. И умер, сжимая в руках знамя победы.
— Иди за мной! — услышал я голос.
Здесь не было звуков, поэтому я не мог сказать даже, мужской это голос или женский. Я просто почувствовал, как кто-то сказал: «Иди за мной!» — и это послужило толчком.
Я отвернулся от своего остывающего тела, оставил прошлое — прошлому. Память осыпалась, как пожелтевшие листья с клёнов. Мне вдруг сделалось легко и свободно, а всё, что было, потеряло значение.
Какое-то время я двигался по собственной воле, и вдруг меня как будто захватил магнит. Во тьме, без начала и конца, я почувствовал, что меня тянет вниз. И я начал сопротивляться.
Вниз — это опять туда, где боль и кровь. Где тяжкий груз плоти. Что, неужели этот недоделок не сумел меня пристрелить? Неужели я сейчас опять встану? И хорошо, если встану. А если не сумею?! Если впереди — вечность в инвалидном кресле, с кислородной маской на лице?! Живой иконой Сопротивления — не способной самостоятельно справить нужду…
— Твоя борьба не окончена, — возник вновь тот голос. — Меняется лишь арена, но суть остаётся неизменной. Ты не был создан для покоя, мятущийся дух.
Если бы я мог — я бы скрипнул зубами. Он был прав, тысячу раз прав, этот бестелесный голос. Таких, как я, социум порождает, чтобы излечивать собственные недуги. Другого назначения у нас нет.
И я рванул туда, куда тянул меня неведомый магнит.
Что-то толкнулось в меня. Не сразу я понял, что это атака. Жалкая, смешная атака существа, которое даже издали никогда не видело настоящей битвы.
— Нет! — зазвенел другой голос, и в нём волнами перекатывался страх. — Не смей!
— Не смей говорить мне, чтобы я не смел, — ответил я. — Ты встал между мной и моим предназначением. Лучше бы тебе отойти.
К чести этого существа — оно не отошло. И следующим движением я растерзал его в клочья. Долго слышал удаляющийся вопль, он становился всё тоньше. Потом его заглушил тот, первый голос, который бормотал что-то — как будто читал заклинание. Бред какой, ведь заклинания бывают только в сказках.
Но сказка становилась былью, голос звучал всё отчётливей. Теперь я уже точно мог сказать, что он принадлежит немолодому мужчине. А значит, я слышал его ушами.
* * *
Как только эта мысль пришла ко мне в голову, я осознал, что у меня есть голова, да и всё тело. И я распахнул глаза.
Навык моментально схватывать максимум подробностей — это жизненно необходимый навык для людей вроде меня.
Затхлый воздух, влажный каменный потолок, потрескивающие свечи — я в подвале. Лежу на чём-то вроде каменного алтаря — холод камня обжигает вспотевшее тело. Кроме меня, тут всего один человек. Так и есть — пожилой мужчина с бледным перепуганным лицом, в странной одежде. Оружия нет, руки трясутся. Боится меня? Это хорошо, это нельзя терять.
Я рванулся, пытаясь встать, но не учёл широкого кожаного ремня, перекинутого через грудь. Он врезался в кожу, и воздух с громким криком вылетел из лёгких. Затылком я приложился о каменный алтарь.
— Костя, — пробормотал мужчина. — Костя, прошу, выслушай…
Он напрасно старался. Я понятия не имел, кто такой Костя.
Теперь я уже знал, к чему стремлюсь, и рванулся снова, на этот раз верно рассчитав приложение сил.
Ремень с треском порвался, я сел на алтаре. Схватился за другой ремень, удерживающий ноги.
И тут послышался стук. Кто-то колотил в, судя по звуку, обитую железом деревянную дверь — она находилась у меня за спиной. Да ещё и кричал женским голосом, только вот слов было не разобрать.
В тот миг, когда я разорвал второй ремень, за спиной как будто взорвалась ручная граната.
Я, вместо того чтобы кинуться на старика, скатился с алтаря на пол и уставился в дымящийся проём, из которого вылетела искорёженная дверь.
По ступенькам быстро сбежала, придерживая юбки, молодая женщина. За ней, как ни странно, не было роты солдат, так что складывалось впечатление, будто дверь вынесла она сама.
— Что тут происходит?! — закричала женщина, глядя то на меня, то на старика, которого я хоть и оставил сзади, но старался не выпускать из периферического зрения. — Что ты делаешь, дядя?!
— Ниночка… — дрожащим голосом сказал старик. — Я всё тебе объясню. Вам. Вам обоим… Костя…
Теперь не было никаких сомнений, что он обращается ко мне.
— Я не Костя, — сказал я. И поднялся на ноги.
— Прошу прощения… — пробормотал старик. — Ты… Вы не хотели бы прилечь?
Женщина, старик. Ни оружия, ни агрессии. Что за подвал? Что за фарс со мной происходит? И… кто я?!
Я посмотрел вниз. На мне были одни лишь трусы, и те — не мои. Белые, из тонкого полотна, с вышитой шёлком монограммой «КБ». Впрочем, тело тоже было явно не моё. Ни одного шрама. С рук и ног как будто убрали мышцы, и теперь руки дрожали после невероятного для них напряжения — разорванного кожаного ремня. А следом подкосились и ноги.
