Когда он ушел, Марфа немного поразмышляла о том, почему это «посмотрим» было так приятно услышать, и решила, что всему виной глупое женское тщеславие. На самом деле никакой сосед ей не нужен. У нее есть Володя.
Она набрала номер любимого и долго слушала длинные гудки. Не берет трубку. Конечно, он же предупреждал.
Она разобрала постель и уже собралась сладко зевнуть, как услышала негромкий звук.
Сначала под окном кто-то покашлял, потом постучал по стеклу. Марфа осторожно подошла поближе и сквозь легкую занавеску увидела голову и плечи человека. Словно памятник на постаменте из подоконника. На голове было надето что-то похожее на кепку.
– Анна Андреевна, голубушка, не пугайтесь, это я, Ваня Пухов. Стучу вам в дверь, а вы не слышите. Испугался уже, что не застал дома, а потом смотрю – шумите на кухне. Ей-богу, отлегло.
Марфа отдернула штору, недоумевая, откуда взялся этот мальчик Ваня.
За окном стоял старичок и, вытянув гусиную шейку, старался заглянуть в квартиру. Увидев перед собой вместо «голубушки Анны Андреевны» сурового вида девицу, старичок стушевался и, сдернув с головы кепчонку, поклонился.
– Простите за ради Христа, я… мне бы… А где хозяйка?
– Анна Андреевна умерла.
– Ай, – скривился старичок и вдруг заплакал так горько, что Марфа от неожиданности вздрогнула.
Старичок отбежал от окна и, сжавшись у столба, рыдал, не обращая внимания на прохожих. Марфа растерялась. Она хотела позвать безутешного, но не знала, как обратиться. Не Ваня же.
Старик между тем немного успокоился, утер заплаканное лицо кепкой, надел ее на голову и двинулся прочь.
– Эй, товарищ, подождите! – крикнула Марфа, открыв окно.
Старик повернулся, продолжая вытирать слезы, ручьем бегущие по лицу.
– Постойте! Извините, как вас зовут?
– Пухов. Иван Анатольевич.
– А вы Анну Андреевну откуда знали?
Старичок подошел поближе, снова стянул кепку и дрожащим голосом сказал:
– Мы росли вместе. С детства знакомы были. Хотел повидаться после многих лет разлуки.
– Я открою вам дверь, проходите во двор.
Войдя в квартиру, Иван Анатольевич осмотрелся, будто вспоминая, и, засмущавшись, спросил:
– А вы неужели родственница Анне Андреевне будете?
– Нет, я не родственница совсем, но квартиру получила по завещанию.
Старик вроде немного засомневался, поэтому она добавила:
– Я с Анной Андреевной дружила, знала близко.
– А-а-а… – кивнул Иван Анатольевич. – Я-то, видите ли, с ней уже лет пять, нет, шесть не виделся. В другом городе живу. А тут приехал на консультацию к врачу. Ну и решил проведать подругу детства. Мы ведь с ней с младых, что называется, ногтей…
– Да вы проходите, Иван Анатольевич, – пригласила Марфа, чувствуя, что должна как-то приветить милого старичка, да еще друга Анны Андреевны.
Иван Анатольевич сдержанно кивнул, снял штиблеты и, озираясь, прошел в кухню. «Значит, действительно здесь бывал, – подумала Марфа. – Знает, где у хозяйки парадные покои».
– Надо же, а ведь все по-прежнему. Ничего не изменилось за прошедшие годы.
– Я тоже не собираюсь ничего менять, хочу, чтобы все оставалось, как при Анне Андреевне.
– У Анюты всегда был хороший вкус, умела уют наводить.
– Я думаю, это у нее в крови, – накрывая на стол, заметила Марфа.
– И не говорите. Виельгорские – это вам не кухаркины дети! – подхватил Пухов. – Они всегда умели держаться благородно. И дом благородно вели.
– Как верно вы сказали! Анна Андреевна всегда держала себя исключительно благородно. Что бы ни случилось!
– Ее жильцы бабой Нюрой, помнится, кликали. Я все думал: «Какая же она баба?» Она женщина тонкая и благовоспитанная! Уж никак не баба!
Марфа кивнула и вспомнила, как однажды спросила у подруги, не обижается ли она на «бабу Нюру». Анна Андреевна тогда весело рассмеялась и сказала: «Раз людям так удобно, пусть зовут, как хотят».
– Они же привыкли до самой старости Светками да Любками быть. Неужто кого-то по имени-отчеству величать станут? Это даже унизительно как-то. Бабы Вали куда понятнее.
Иван Анатольевич аккуратно пристроил свою кепку на соседний стул, пригладил волосенки и, улыбаясь, сказал, что они с Анютой любили чай с сушками пить.
– У меня тоже сушки есть. Хотите?
– С удовольствием, милая… Как вас по батюшке?
Только тут Марфа поняла, что даже не представилась.
– Меня Марфой зовут.
– Да что вы? – радостно изумился Иван Анатольевич. – У меня бабушку так звали! Вы на нее совсем не похожи, разумеется. Но имя! Гордое такое имя! Для сильных женщин! Марфа Посадница! Вы, наверное, тоже сильная и гордая!
Марфа пожала плечами, но ей было приятно. Сильная и гордая! Звучит, однако!
– Анюта тоже была женщиной неординарной, – продолжал Иван Анатольевич, аккуратно и бесшумно размешивая ложечкой чай. – Вот вы сказали, что были ее подругой. Другой бы удивился и не поверил – между вами такая разница в возрасте, – а я сразу понял: так и было. Анюта притягивала к себе людей. Вот взять, к примеру, меня. Уж и не виделись вроде давно и живем далековато, а я все думал о ней, мечтал встретиться, поговорить.
Марфа подхватила:
– С ней было очень интересно. Она все понимала, никогда не спорила, не изображала ментора. Анне Андреевне о чем угодно можно было рассказать, даже о… неприятном. Она не осуждала. Жалела и уговаривала не расстраиваться. Верила, что все можно исправить.
Марфа почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, встала и отошла к плите, будто бы проверить, не сгорит ли чего. На плите ничего не стояло. Она быстро сморгнула соленые капли и вспомнила, что у нее есть еще коробка ассорти.
– Как вы верно сказали: никогда не осуждала, – тихо сказал Иван Анатольевич и деликатно откусил кусочек сушки. – За это ее и любили все. Критиканов у нас всегда хватало, а для понимания и сочувствия доброта нужна. Сейчас доброты мало. У Анюты она была. Настоящая.
Он сказал это как-то так, что Марфа посмотрела на него внимательнее. С виду дедок как дедок. Курточка, кепочка, плешка. Но рубашка чистая и хорошо отглаженная, а брюки, что удивительно, со стрелками. Кто сейчас отпаривает стрелки? Аккуратный дедушка, симпатичный даже. И неглупый. Говорит хорошо. И сразу видно, что Анну Андреевну действительно любил. Вон как переживает.
Она почувствовала сильное желание его подбодрить и спросила:
– Расскажите об Анне Андреевне, что помните, а я вам еще чайку подолью.
Иван Анатольевич посветлел и застенчиво улыбнулся.
