Сидоров вздохнул:
– Ну, вышло не вышло, а вы со своей задачей, в отличие от нас, справились.
Федор сел на свободный стул. Он чувствовал себя виноватым перед стариком. Втянул тяжелобольного человека в жестокую игру, в результате тот чуть не погиб. Неизвестно, как теперь аукнется испытанный им стресс.
– Ну а этого… как его… главного преступника, который нападение организовал, поймали? – с интересом спросил Бронштейн.
– Пока нет. Ищем, – коротко ответил полковник и засобирался. – Выздоравливайте, Борис Яковлевич. И спасибо еще раз. Проводи меня, Федор.
Они вышли из госпиталя и остановились у лавочки. Федор достал пачку сигарет и протянул Павлу Константиновичу. Они закурили и сели на скамейку.
– Гершвин как в воду канул, – сообщил полковник, глубоко затягиваясь. – Из нападающих никого не нашли, поэтому с той стороны сведений ноль.
– А как Гершвин узнал о месте и дате сделки?
– Спросим, когда найдем.
– Возможно, среди доверенных лиц Куколевского был двойной агент.
– После его смерти мы можем об этом только гадать. Хотя ясно, что о Гершвине депутат не догадывался.
– Это я понял. Но Мышляева все же он замочил?
– Любовника депутат, скорее всего, убрал за то, что тот стал требовать большую долю барыша, а в случае отказа, например, грозился засветить всю комбинацию. Так сказать, слишком сильно надавил.
– Да он же сам по уши в дерьме был?
– Мышляев мог заявить, что все делал под давлением, что о краже картины вообще ничего не знал, что к неуставным, так сказать, отношениям был склонен насильно и так далее и тому подобное. Выкрутился бы! А вот Куколевский – вряд ли!
– Он хотел, чтобы все выглядело так, будто его убила Марфа?
– Допускаю. Хотя… удар был по силе явно неженский, и потом, он не мог не понимать, что у Марецкой на это время есть алиби. Возможно, на убийство он решился спонтанно, так сказать, по ходу разговора. Черт его знает, что между ними произошло! Во всяком случае, Мышляев к такому повороту событий был явно не готов, иначе не сел бы спиной к мил дружку.
– Есть надежда, что Гершвина все же найдут?
– Надежды, как говорил Ломоносов, только юношей питают да отраду старым подают. Нам и без всякой надежды придется землю рыть. Организация нападения, убийство, кража, контрабанда. Короче, положить под сукно дело Гершвина долго не придется.
– Павел Константинович, почему он забрал картину, а деньги оставил?
– Думаешь, не похоже на банкира? – усмехнулся Сидоров. – Допустим, Гершвин умнее, чем казался. Он мог предполагать, что Бронштейн подставной, а купюры меченые. Не стал рисковать.
– Он уже покинул страну?
– Волнуешься за свою Марфу? – догадался полковник. – Не волнуйся. Теперь у него одна цель – вывезти полотно. Таможня предупреждена. Погранцы – тоже. Другие каналы прощупываем. Будем работать. В любом случае вы с Марфой можете жить-поживать да добра наживать. Веселым пирком, так сказать, да за свадебку-с.
Федор покосился на Сидорова. Чего это его на фольклор потянуло?
– Это я от нервов, – сообщил тот и запулил окурок в урну. – Кстати, Федор, помнишь Севу Космынина?
– Что за вопрос?
– Так он сейчас в Питере. У него частный аэроклуб верстах в тридцати. Нуждается в квалифицированных инструкторах. Как узнал, что ты вернулся, чуть из штанов не выпрыгнул от радости. Телефончик дать?
Федор поднялся и протянул полковнику руку.
– Для меня вы родной человек, Павел Константинович.
– Так и есть, Федя.
Домой в этот день Волынцев вернулся поздно. Марфа уже два раза засыпала, пока его дожидалась. Отпуск, который задним числом оформил Тимоша, закончился, и завтра к девяти утра ей следовало явиться на работу, да еще прямиком на очередное совещание к Милене. Спать хотелось ужасно, а Федор куда-то запропастился, телефон отключил, сам не звонил и успел ужасно ее рассердить своим отсутствием.
Он что, не знает, что она вся извелась от неизвестности? Что могло его заставить выключить телефон? Неужели неприятности еще не кончились? Или старые кончились, а новые начались? Мало ли на свете Алин!
Растравляя себя ревнивыми мыслями, Марфа кое-как дотянула до половины одиннадцатого, а потом все равно уснула, сидя на диване.
Разбудила ее рука, которая сначала нежно погладила по щеке, а когда Марфа вскинулась, легонько зажала ей рот.
– Тсс… Только не начинай сразу вопить, как потерпевшая, – сказал Федор, присаживаясь рядом и обнимая.
– Ты обалдел? Где ты шлялся?
– Не скажу.
– Чего?!
– Да не кричи ты так, Марфуша.
– Все равно никто не услышит, потому что никаких соседей у нас нет!
Федор откинулся на спинку дивана и рассмеялся.
Ах ему смешно! Хорошо смеется тот, кто смеется последним!
Марфа почувствовала, что сон сняло как рукой, и приготовилась к скандалу.
– Завтра тебя ждет сюрприз, – объявил Федор.
– Я не люблю сюрпризов! – сразу выпалила Марфа, хотя была несколько сбита с толку.
Сюрприз? Вообще-то сюрпризы бывают разные!
Федор только крепче прижал ее к себе:
– Понимаю, что сдаваться ты не умеешь.
Он потерся щекой о ее макушку и дунул в ухо теплым воздухом. У Марфы по спине сразу побежали мурашки.
Разве она не умеет сдаваться?
Хорошо, что старый диван с круглыми валиками по бокам был достаточно широким, иначе они точно свалились бы на пол и чего-нибудь себе отшибли. Когда они снова вернулись в разум и стали соображать, на какой планете Солнечной системы находятся и какое на дворе время года, Марфа спросила:
– А какой сюрприз?
– Я записал тебя в аэроклуб. Будешь летать на самолете.
От неожиданности она хрюкнула.
Воистину, сюрприз сюрпризыч!
Через несколько дней Бронштейн позвонил ему, чтобы попрощаться.
– Ничего не поделаешь, Федя. Не хочу ехать, а придется. Родственники настаивают, чтобы моя реабилитация шла под их неусыпным присмотром и контролем. Шимон в красках расписал мое состояние, они собрали семейный консилиум – поверь, настоящий, медицинский, перед ним тьфу – и в ультимативной форме приказали вывезти меня, как в анекдоте про старого еврея и попугая, хоть чучелом, хоть тушкой. Так что убываю на Святую землю, мой друг.
– Конечно, Борис Яковлевич, в Израиле лучшие клиники. Там не только рану подлечат…
– Ну, на остальное я не сильно надеюсь. Врачи не боги, а в моем случае…
Бронштейн закашлялся. Федор терпеливо ждал.
