— Послушайте, вы кто такой? Что с ней? Где…
Семен подошел к презенту Грома, пнул ногой окоченевшее тельце гуся, ну, спасибо на том, что он замерз и не воняет, не стал дальше слушать пьяненький голос мужичка.
— Это ты меня послушай: забудь, кто такая Сима, мой тебе добрый совет и пожелание на все оставшиеся в твоей жизни Новые годы.
— Я… я не понял… что…
Терехов, взяв гуся за лапу, вышел с ним на крыльцо, мороз крепчал, бросил того в бочку, завтра уже разберется с ним.
— Так, короче, как там тебя, некий Зимин, забудь этот номер и Серафиму забудь, замуж она вышла, а я мужик ее, все понятно? Или я сейчас тебя по геолокации пробью и приеду в качестве Деда Мороза, пиздюли начну раздавать, что ты, сука, мою женщину домогаешься двое суток.
Семен быстро вернулся в дом, чтоб не отморозить свои яйца, они ему так-то, пригодятся еще сегодня.
— Эй, все услышал?
В ответ была тишина, а потом гудки. Вот и ладненько, на один головняк меньше.
— Кто звонил?
Сима возникла неожиданно, подобно Снегурочке — серебристое блестящее платье, декольте, на щеках румянец, на губах блеск. Терехов почесал бороду, оглядывая девушку с ног до головы, потом поскреб затылок и посмотрел на себя в зеркало.
В сравнении этой Булочной принцессой он был бомжом в одном носке и семейных трусах. Бородатый, заросший, как леший из леса.
Красавчик, что ни говори.
— Семен?
— Да, я это… сейчас, секунду.
Как-то сдулся Терехов, вот реально понял, что растерялся. Что совсем недостоин такого праздника жизни в лице и во всем остальном своей Булочки.
— Ты куда? Новый год скоро, надо за стол.
— Я сейчас, совсем скоро.
Семен заперся в спальне, Сима пожала плечами, поспешила достать из духовки запеченное мясо, из холодильника шампанское, все красиво поставила на стол, села сама.
По телевизору звучали новогодние поздравления, пели песни, а Семена так и не было, лишь Гром, растянувшись на полу, спал, подергивая лапами. Но когда Семен наконец появился, Серафима думала, ей померещилось, даже хотела ущипнуть себя.
Элегантный мужчина в белой стильной рубашке и брюках, с причесанными волосами и слегка подстриженной не совсем ровно бородой предстал перед ее взором.
— Это откуда к нам такого красивого дяденьку занесло? — не удержалась, пошутила, улыбнулась, продолжая рассматривать своего деревенского любовника, который на глазах превращался в принца.
Но это был совсем другой мужчина, рубашка очень плотно облегала плечи и грудь, готовая треснуть по швам, но Семен был неотразим. Появись он в офисе Виноградовой, все бабы обоссались бы кипятком.
— Год не надевал.
— Тебе очень идет. Не так, конечно, как тулуп, но красиво.
— Думаешь?
— Уверена. Ты похож на всех гусей тетки Зои вместе взятых.
— Буду считать это комплиментом.
— Я пошутила, ну, насчет гусей, но тебе идет.
— Ой, все, не смущай меня, Булка, давай выпьем за уходящий год.
— Давай.
— Хороший был?
— Не очень.
— Вот и у меня так себе.
А дальше и выпили, и закусили, и снова выпили. Мясо получилось вкусным, салаты тоже не подкачали. И Серафиме было так легко, свободно и комфортно рядом с этим мужчиной — даже после того, что у них был очень откровенный секс во все, так сказать, места.
Потому что девушка поняла, что когда мужчина твой, с ним комфортно во всем. Комфортно и легко отдаваться, тащить елку под ночным небом, целоваться на кладбище и даже драться за него с местной молочницей.
Потом били куранты, бабахнуло шампанское, оно полилось воздушной пеной через край, Сима смеялась. А Терехов был пьянее от этой девушки, чем от всего им приготовленного и испробованного алкоголя.
Что под бой курантов загадал Семен, Сима не знала. А сама зажмурилась, повторила про себя свое желание три раза и, выпив залпом целый бокал шампанского, моментально захмелела.
И не забываем заглянуть в мою новинку
Тоска, тошнота и прочие гадости
— Снова тошнит, да? Блин, Сим, ты чего съела такого-то? Оливье прошлогоднее?
— Оля, вот не смешно, февраль на календаре, какое «Оливье»?
— Кишечный грипп? Точно, это он, я читала, по городу он ходит, вроде как с мандаринами китайскими приехал. И ты заметь, все из Китая, вот как инфекция или вирус — так оттуда. Я вот не удивлена.
Юрашкина стояла рядом, Серафима блевала в унитаз, обняв его как родного, обливаясь седьмым потом. И почему вот всегда все так у нее — через жопу или через туалет в жизни?
Вот почему так не везет во всем? Как там: «Не везет мне в смерти, повезет в любви». Хотя, если она будет так блевать еще хоть день, точно сдохнет.
— Тебе надо на больничный. Ты тут так всех нас заразишь. Слушай, а давно началось все это представление?
— С понедельника.
— С тридцатого, да?
— Оль, да какая разница? Меня уже всю вывернуло наизнанку раз семь за эти дни.
— Вспоминаю, что мы ели, мы же в воскресенье в кафе ходили, помнишь?
Сима помнила, не хотела идти. Хотела вновь погрузиться в свое горькое одиночество, в самобичевание. Но Ольга уговорила, Сима не была на корпоративе, в праздники они не встречались, надо было хоть как-то по-дружески отметить начало Нового года, хоть и в конце января.
А в кафе возник Зимин, вот прям словно ниоткуда, Серафима увидела его не сразу, погруженная в свои мысли, слушая болтовню Ольги о том, как ее дети-паразиты приладили снеговику морковку не на голову, а на место ниже пояса. Как она отчитывала девятилетних близнецов, а их папаша ржал как конь.
— А что мы там ели?
— Грибной жюльен, я точно ела его. А тебя там не мутило?
— Мутило.
— Вот, значит, не там грипп подцепила. А может, это что другое?
Сима была готова уже на самом деле подцепить что угодно, физические муки ее отвлекали, а вот душевные погружали еще больше в черноту и тоску. Девушка кое-как дождалась завершения новогодних каникул, вышла на работу, чтобы отвлечься, погрузиться в цифры, сводки, отчеты.
Она тосковала. Скучала. Она умирала без бородатого наглого дровосека, который под корень срубил ее сердце и унес с собой. Как ту елку из леса, что они тащили вместе через кладбище.
А ведь знала, знала, что будет именно так, что будет страдать, и все равно бросилась в этот омут страсти и порока. А почему нет? А вдруг такого у нее в жизни не будет никогда?
Такого мужчины, такого секса, такого обращения и таких невероятных эмоций.
