— Булка, ты что, похудела?
— Что?
Виноградову спустили с небес на землю. Было все так романтично, так трогательно.
— Ну, ничего, как только поправлюсь, откормлю тебя.
— А ты, я смотрю, не похудел за месяц.
— Язву заработал точно.
— Хорошо бы, если только язву.
Семен, кряхтя, приподнялся, все еще не выпуская руку Серафимы, она сейчас злилась, он бы тоже был зол, если бы о нем забыли на месяц. Так что гнев своей сладкой Булочки он готов стерпеть.
— Скажи.
— Что?
— Что думаешь, скажи. Какой я гад, продажная сволочь, что поиграл и бросил, точнее, укатил в неизвестном направлении, а сейчас сиди около него и спасай эту неблагодарную сволочь.
Голова болела смертельно, но Семен сказал, что должен был сказать, замолчал. А вот Серафима молчала. Конечно, он гад и заставил ее волноваться, думать неизвестно что, накручивать себе еще больше комплексов. И девушка нашла бы его все равно, даже если бы он не сделал шаг навстречу.
— Ты отвратительный человек.
— Да.
— Ужасный.
— Согласен.
— А еще развратник, пошляк и матершинник.
— Все так и есть.
— И ты нисколько не скучал по мне.
— Нет.
— Нет?
— Скучал, скучал, Булка, сил моих не было, как скучал.
Серафима улыбнулась, мужчина выглядел усталым, провела пальцами по его лбу, лицу, по отросшей щетине, он на самом деле выглядел как дровосек из леса.
Терехов готов был замурчать от удовольствия, прикрыл глаза, но тут же их открыл снова, напрягся, чувствуя, как начинает возбуждаться даже с катетером в интимном месте. Если Сима продолжит его наглаживать и дальше, он забудет про сломанные ребра, ушибы и трахнет ее прямо здесь под писк приборов.
— Булка.
— Да?
— Минет хочу.
— Что?
— Месяц вспоминал твой сладкий ротик.
— Как ты вообще в таком состоянии можешь думать о сексе?
— Ты рядом, так, что?
— Что? — Сима спросила шепотом.
— Минет?
— Дурак!
— Шучу, все потом, а для начала, найди мои вещи, в куртке были ключи от квартиры, привези вещи, адрес я скажу, и телефон там еще мой найди у докторов.
— Хорошо.
— И дай свой телефон, звонок надо сделать.
Пока Терехов набирал выученный номер и слушал длинные гудки, голова разболелась еще больше.
— Павлик, Павлик, слышишь меня?
— Да, Семен Николаевич.
— Спишь?
— Нет, нет, уже нет.
— Слушай внимательно и не задавай глупых вопросов. Вчера вечером на трассе была авария, узнай все у местных. Машину точно отогнали на штрафстоянку, возьми экспертов и проверь ее всю, особенно топливный бак.
— Чья машина?
— Моя, Павлик, машина, моя, вчерашняя, на которой я уехал.
— Не понял… это выходит, что…
— Этот самый приздец и выходит, все, соображай, свяжусь позже. И никому не говори. Я уехал и ты меня не видел.
Серафима слушала внимательно, и с каждым услышанным словом ей все больше не нравился расклад происходящего. Получается, что Семена хотели убить, и все было подстроено?
Действительно пиздец.
Девушку замутило, накатил жар, а за ним волна холода, она кинулась к раковине, вырвало ночным чаем и желчью. А Терехов, наблюдая за всем этим представлением устроенным его Булкой, так ни о чем и не догадался. До мужиков вообще все поздно доходит.
Соленые огурцы и пошлости
— Серафима, тут такое дело, — мать начала разговор без приветствия, а это означало, что ничего хорошего ждать не стоит.
— И тебе, мама, здравствуй, — Сима встала, отошла к окну, девушка ждала своей очереди на прием к участковому гинекологу, а потом нужно было ехать к Семену, он уже написал пятнадцать сообщений, как скучает и ждет ее.
Прошла уже неделя, как она примчалась к нему в больницу, как слушала его признания вперемешку с пошлостями, Семен шел на поправку. Виноградова ничего не сказала ему о беременности, тот раз, когда ее вырвало при нем, был единственным, мужчина ни о чем не догадался, да и не до этого было ему уж точно.
А Серафима боялась признаться. Ну, что она покажет? Тест на беременность? Вот сходит к доктору, сделает УЗИ, сдаст анализы, тогда и признается. Еще неизвестно, как уже не соседский мужик-дровосек, а древесный магнат отреагирует на эту новость.
— Сима, тебе нужно присмотреть за племянниками и собакой, — мать продолжила разговор.
Девушка чуть не выпалила: «С хера ли?», но сдержалась, все-таки она в общественном месте. Но просьба матери — точнее, не просьба, а скорее приказ, сказанный именно в приказном тоне, обескураживал.
— А что случилось с родителями племянников и хозяевами собаки?
— Твой сарказм неуместен.
— Где ты услышала сарказм?
Отец Серафимы ушел из жизни, когда девочке было три года, а вот отец Мирославы ушел просто так, ему надоело выслушивать претензии женщины, с которой он жил. Серафима его прекрасно понимала, поэтому, как только выдалась возможность, она свалила и сама.
Всю жизнь, сколько Сима себя помнит, ее использовали в качестве тягловой лошади. Она сидела с младшей капризной сестренкой, потом с ней гуляла, вместо того чтоб гулять с парнями и девчонками. Затем всей семьей дружно копили на образование Мирославы, которое она благополучно бросила на втором курсе и выскочила замуж.
И сколько же было радости, когда Мирослава играла свадьбу, потом рожала детей, мать умилялась, всем своим подругам говорила, как ее младшей дочери повезло в жизни. И ни слова о старшей, которая сама, собственным умом, да, не вышла замуж, но получила образование, купила квартиру, живет и ни от кого не зависит.
Но это ведь так, мелочи. А вот замужество и дети — это достижение.
И почему ее семья все еще думает, что она им что-то должна?
— У Мирочки сложная ситуация в семье.
Серафима живо так представила перед глазами семью Мирочки, где та самая Мирочка практически ничем не занимается, сидит дома и очень херово воспитывает детей, но требований к мужу выше крыши. Сима удивлена, что несчастный мужик протянул еще так долго.
— Развод?
— Нет, что ты до этого, я надеюсь, не дойдет, но им надо освежить отношения, побыть вдвоем.
— При чем здесь я? Мне подержать свечку?
Мать реально напрягала, из кабинета вышла девушка, следующей должна быть очередь Серафимы, а мама раздражает разговором в такой волнительный для девушки момент.
