Шелк поставил засов на место и повернулся, чтобы ответить, но она подняла руку:
— Я знаю, что ты собираешься сказать, патера. Не говори. Меня зовут Синель. Это то, что есть, и нет места спорам или уточнениям. Ты будешь обращаться ко мне Синель, даже когда мы наедине. И ты всегда должен обращаться со мной, как с Синель.
— Но…
— Потому что я Синель. На самом деле ты не в состоянии понять все это, независимо от того, сколько ты учился. А теперь садись. Я знаю, что у тебя сломана нога.
Шелк опустился на стул.
— Ты хотел что-то еще сказать — помимо ложных предположений. И что именно?
— Боюсь, что это может оскорбить тебя, но я не собираюсь оскорблять. — Он поколебался и сглотнул. — Синель, ты… в разное время ты говоришь по-разному. Вчера, у Орхидеи, ты говорила как молодая женщина, выросшая на улице, которая не умеет читать, но подобрала несколько фраз и грамматических норм у лучше образованных людей. Сегодня ночью, перед приходом Его Высокопреосвященства, ты говорила на воровском жаргоне, как Гагарка. Но, как только вошел Его Высокопреосвященство, ты превратилась в юную женщину, культурную и образованную.
Она улыбнулась еще шире:
— Ты хочешь, чтобы я стала оправдываться за то, как говорю с тобой, патера? Не похоже на просьбу джентльмена, а еще меньше — человека в сутане.
Шелк какое-то время сидел молча, потирая щеку. Орев перепрыгнул с запястья Синель к ней на плечо, а потом на обветшалый письменный столик, стоявший рядом со стулом Шелка.
— Если бы ты говорила с Его Высокопреосвященством так, как говорила со мной, — наконец сказал он, — он бы предположил, что я снял тебя на вечер, или что-нибудь в этом роде. И ты решила спасти меня от конфуза, выдав мне свою настоящую природу. Хотел бы я знать, как я могу отблагодарить тебя за это, Синель.
— Ты произносишь мое имя так, как будто это вежливая ложь. Уверяю тебя, это правда.
— Но если я использую другое имя — мы оба знаем какое, — разве это тоже не было бы правдой?
— На самом деле нет. Значительно меньшей, чем ты думаешь, и привело бы к бесконечным трудностям.
— Сегодня ты более красива, чем в доме Орхидеи. Могу ли я спросить, почему?
Она кивнула:
— Тогда я не пыталась. Или не слишком пыталась. Не старалась. Люди думают, что дело в осанке и макияже. Но много и… Я делаю кое-что. Главным образом с глазами и губами. И то, как я хожу. Правильные жесты. Ты тоже делаешь это, хотя и бессознательно, Шелк. Мне нравится наблюдать за тобой. Когда ты не знаешь, что за тобой наблюдают. — Она зевнула и потянулась так, что ее полные груди чуть не разорвали платье. — Вот так. Не слишком красиво, а? Хотя он любил, когда я зевала, и целовал мне руку. Иногда я так делала. Просто чтобы доставить ему удовольствие. Наслаждение. Шелк, мне нужно найти место, где я могла бы поспать сегодня ночью. Мне нравится твое имя, Шелк. Я бы хотела говорить его всю ночь. Большинство имен отвратительны. Ты поможешь мне?
— Конечно, — сказал он. — Я твой раб.
— Синель.
Он опять сглотнул.
— Я помогу тебе всем, чем смогу, Синель. Ты не можешь спать здесь, но, я уверен, мы сможем найти что-нибудь получше.
Внезапно она опять стала той женщиной, которую он встретил у Орхидеи.
— Мы еще потолкуем об этом, но есть кое-что, о чем надо поговорить в первую очередь. Ты понимаешь, зачем приходил этот ужасный мужик? Почему он подсунул тебе аколита? Почему этот кошмарный тип и его Пролокьютор пытаются забрать у Крови твой мантейон?
Шелк мрачно кивнул:
— Иногда я бываю наивным, согласен; но не до такой же степени. Я уже был готов предположить, что он отбросил притворство.
— Он может стать очень противным, я уверена.
— Я тоже. — Шелк глубоко вздохнул и выдохнул со смесью облегчения и отвращения. — Этого аколита послали шпионить за мной. Хотел бы я знать, как он провел это лето.
— Ты думаешь, он может быть протеже Прилипалы? Что-то в этом роде?
Шелк кивнул:
— Скорее всего, он был помощником его протонотария. Но не самим протонотарием, потому что я с ним встречался и его зовут не Росомаха. Если бы я смог поговорить с другими авгурами, которые учились вместе с ним, они могли бы мне рассказать.
— И ты собираешься шпионить за шпионом. — Синель улыбнулась. — По меньшей мере твой мантейон в безопасности.
— Очень сомневаюсь. Во-первых, я не слишком верю в способность Его Святейшества манипулировать Кровью. Во всяком случае, меньше, чем верит Его Высокопреосвященство, или говорит, что верит. Все знают, что Капитул не имеет такого влияния на Аюнтамьенто, как раньше, хотя сегодняшняя теофания Леди Киприды может существенно помочь. И…
— Да? И что теперь? — Синель погладила Орева по спине. Птица вытянула шею и погладила руку Синель багровым клювом.
— Во-вторых, даже если они и смогут манипулировать Кровью, меня здесь не оставят. Скорее всего, назначат на какую-нибудь административную должность, и этот патера Росомаха захватит все.
— У-гм. Горжусь тобой. — Синель все еще глядела на птицу. — Кстати, мое маленькое предложение все еще интересует тебя?
— Шпионить против Вайрона? — Шелк схватился за львиноголовую трость Крови обеими руками, как будто собирался сломать ее. — Нет! Если ты не прикажешь мне. И, Синель… Ты действительно Синель? Сейчас?
Она кивнула, без тени улыбки.
— Тогда, Синель, я не могу разрешить тебе продолжать это делать. Даже отбрасывая в сторону все вопросы лояльности, я не могу дать тебе рисковать жизнью.
— Ты сердишься. Я не обвиняю тебя, Шелк. Хотя тебе лучше быть хладнокровным. Он… Ты называешь его Пас. Однажды кто-то сказал, что он всегда кипит холодной яростью. Не всегда, Шелк.
Она облизала губы.
— Это не совсем правда. Но почти. И он уже правит всем… витком. Нашим витком, большим, чем этот. Так быстро. За несколько лет. Никто не мог поверить в это.
— Не думаю, что могу кипеть холодной яростью, но попытаюсь, — сказал Шелк. — Я хочу спросить, а что произойдет, если мы добьемся успеха? Предположим, что я получу двадцать шесть тысяч от доктора Журавля и отдам их Крови. Сомневаюсь, что это возможно, но предположим. Кому от этого будет хорошо, кроме Крови?
Какое-то время Шелк молчал, обхватив голову руками.
— Я бы хотел сделать что-то хорошее для Крови, конечно, как я бы хотел сделать что-то хорошее для любого человека. Даже когда я влез в его дом, чтобы попытаться заставить его вернуть мантейон, я сделал это частично для того, чтобы не дать ему запятнать свою душу ужасным поступком: использовать священную собственность для плохой цели. И если ему дать деньги, то это не принесет ему ничего хорошего и, может быть, даже навредит.
