Даже если спокойная прозрачная вода и отступила, пока он спал, он не заметил разницы. Шелк снял носки, связал обувь за шнурки и повесил на шею; повязку сунул в карман сутаны, края которой заткнул за пояс. Штаны он закатал так высоко, как только смог, и пообещал себе, что это упражнение скоро согреет его — на самом деле ему станет намного уютнее, когда он войдет в воду и начнет идти.
Было холодно, как он и боялся, но мелко. Он думал, что ледяная вода должна заморозить поврежденную щиколотку; тем не менее, каждый раз, когда он переносил на нее свой вес, острая игла боли глубоко вонзалась в кость.
Слабый плеск босых ног пробудил еще больше огоньков, и он видел достаточно далеко, но там был только туннель, наполненный водой. На самом деле он не знал, повредит ли вода его повязку, и даже считал, что те невероятно умные люди, которые создали такое устройство, должны были защитить его от попадания воды. Но повязка принадлежала Журавлю, а не ему, и хотя для того, чтобы сохранить мантейон, он собирался украсть деньги Журавля, он не хотел подвергать повязку риску ради того, чтобы уберечь себя от небольшой боли.
Он прошел какое-то расстояние, когда ему пришло в голову, что он может согреться, зарядив энергией повязку и вернув ее в карман. Для проверки он разогрел повязку, ударив ею по стене туннеля. Результат его полностью удовлетворил.
Он с сожалением вспомнил о львиноголовой трости Крови; если бы она была при нем, он переносил бы вес на нее, а не на поврежденную щиколотку. Полдня назад (или немного раньше) он был готов выбросить ее, назвав свой акт презрения жертвой Сцилле. Орев испугался его намерения, и Орев был прав; богиня и ее сестра Сфингс вмешались и сломали трость, когда он принес ее в святилище.
Ноги потревожили колонию светящихся прибрежных червей, которые бросились врассыпную, от страха засияв бледно-желтым светом. Вода здесь была глубже, серые стены из коркамня потемнели от сырости.
С другой стороны, талос, которого он убил, заявил, что служит Сцилле; однако, по-видимому, он просто похвастался и имел в виду, что служит Вайрону, священному городу Сциллы — как, кстати, и сам Шелк, поскольку он надеялся положить конец деятельности Журавля. Если подходить более прагматически, талос, несомненно, служил Аюнтамьенто. Святилище построил советник Лемур, и, значит, советники встречались с комиссарами и судьями в комнате под ним. Тем не менее, они должны были время от времени появляться в Хузгадо (настоящем, которое находится в Вайроне). Не так давно он видел картину: советник Лори обращается к толпе с балкона.
И талос сказал, что он вернулся к Потто.
Шелк остановился, балансируя на здоровой ноге, и опять ударил повязкой по стене туннеля. Если, однако, талос служил Аюнтамьенто (и значит, слегка преувеличивая, Сцилле), что он делал на вилле Крови? Мукор сказала, что он наемный работник, но, возможно, его можно подкупить.
На этот раз Шелк положил повязку на грудь, под тунику, и обнаружил, что она слегка сжалась, но не мешает ему дышать.
* * *
Сначала Шелк подумал, что постоянные вспышки боли из щиколотки что-то сделали с его слухом. Но рев все усиливался, и далеко впереди появился крошечный огонек. Бежать было некуда, даже если бы он мог бежать, и прятаться некуда. Он прижался к стене, крепко держа в руке азот Гиацинт.
Огонек превратился в яркий свет. К нему мчалась какая-то машина, низко держа голову, как рассерженная собака. С ревом она пронеслась мимо, окатив его ледяной водой, и исчезла там, откуда он пришел.
Шелк пошел быстрее, хотя вода становилась все глубже и глубже, и увидел резко поднимающийся боковой туннель в тот момент, когда услышал за собой рев и грохот.
Сотня широких и очень болезненных шагов вывела его из воды, но он сел, перевязал щиколотку и надел носки и обувь только тогда, когда его уже нельзя было заметить из туннеля, который он только что покинул. Он что-то услышал — быть может, ревела та же машина; он боязливо прислушался, наполовину убежденный, что она повернет в этот новый туннель. Но нет, и вскоре шум растаял вдали.
Удача повернулась к нему лицом, сказал он себе. Или ему решил помочь какой-то милосердный бог. Возможно, Сцилла простила его за то, что он принес в ее святилище посвященную ее сестре трость и собирался выбросить эту трость в озеро, как жертвоприношение ей самой. Туннель впереди поднимался и должен был, очень скоро, достигнуть поверхности; наверняка он окажется недалеко от Лимны, если не в самом городке. Кроме того, туннель идет выше уровня воды и, похоже, таким и останется.
Убрав азот за пояс, он развязал полы сутаны и опустил штанины.
Шелк больше не считал шаги, но прошел не так много, когда его нос безошибочно учуял аромат горящих поленьев. Это не может быть (сказал он себе) запах жертвоприношения: душистый дым кедра, смешанный с резкой вонью горящих мяса, жира и волос. И тем не менее — он опять вдохнул — запах самым загадочным образом настолько напоминал его, что на мгновение он спросил себя, не может ли в этих древних туннелях происходить самое настоящее жертвоприношение, как раз сейчас.
Подойдя к следующему туманному зеленоватому огоньку, он заметил следы на полу туннеля. Человек, одетый в такие же, как у него, ботинки, оставил следы в легчайшем сером налёте, который его пальцы легко смахнули.
Быть может, он ходит по кругу? Шелк покачал головой. Этот туннель резко поднимается, с самого начала. Он сравнил следы со своими: нет, шаги короче, чем его, человек не хромает, и обувь, которая оставила их, слегка меньше; кроме того, каблуки не так сношены, как у него.
Огонек, при свете которого он изучал следы, оказался последним; туннель впереди выглядел черным, как смола. Он порылся в памяти, потом в карманах, надеясь найти способ зажечь свет, откашлялся — и ничего не нашел. Азот и игломет Гиацинт, семь карт и мелочь, которую он так и не пересчитал, четки, старый пенал (с несколькими перьями, маленькой бутылочкой чернил и двумя сложенными листами бумаги), очки, ключи и висящий на шее на серебряной цепочке гаммадион, который ему дала мать.
Он чихнул.
Вонь от дыма усилилась, и его ступни погрузились в какое-то мягкое и сухое вещество; более того, он увидел, в нескольких шагах впереди, тусклое пятно того красного цвета, который он видел — слишком редко! — в топке кухонной плиты. Уголек, несомненно; и когда он дошел до него, встал коленями на темное невидимое вещество и мягко подул, он понял, что не ошибся. Он скрутил один из листов, лежавших в пенале, в трубочку и поднес его к вспыхнувшему угольку.
Пепел.
Пепел повсюду. Он стоял на самом нижнем отвале огромного серого сугроба, который полностью перекрывал туннель с одной стороны, а с другой был так высок, что ему придется согнуться в три погибели, чтобы не удариться головой о потолок.
Шелк поторопился вперед, стремясь пройти сквозь узкое отверстие (как сделал тот, кто прошел здесь раньше и оставил следы) прежде, чем погаснет слабое желтое пламя, дрожавшее на бумажной трубочке. Идти было трудно; на каждом шагу он тонул в пепле почти по колено; мелкая пыль, которую вздымали его спешащие ноги, лезла в горло.
