Камера все еще у меня. Я с удовольствием осознаю́: если увижу что-нибудь классное — смогу заснять. И, может, выложить в твиттере. Может, даже отвлечь народ от моих фото в инстаграме — если они там есть. Я не особо этому верю. У Джейн Чейз не так уж много времени, чтобы тратить его на подобные приколы. Это даже не смешно.
Во второй половине дня я слышу, как Энди влезает домой через окно, и уже хочу перебраться в комнату, чтобы его встретить, но вдруг слышу что-то еще. Такой же звук, будто карабкается Энди, но вроде и не совсем такой. Дольше. Больше возни. А потом снова.
— Это твой дом, Эндрю?
У меня стынет кровь в жилах. Какая-то взрослая незнакомая женщина в доме. Я выключаю телик.
— Да, мой. — Он ничего не понимает.
— А где сейчас твоя мама? — Взрослый мужчина, еще один незнакомец.
— Она на работе.
У меня в голове миллион мыслей. Похитители, педофилы, люди, которые продают детей. Они могут быть кем угодно.
Да нет же. Я понимаю, кто они. Просто не могу смириться.
— Где твоя сестра? Где Лейла? — снова спрашивает женщина.
Энди неуверенно отвечает:
— Я думал, она в школе, но я ее не видел.
Мужчина подтверждает:
— Мы ходили сначала к ней в школу, чтобы поговорить. Ее там не было.
— Ой, простите.
— Ничего страшного, Энди. Ты можешь показать мне кухню?
Они идут в другой конец квартиры, голоса становятся глуше. Я слышу, как они разговаривают, но не разбираю слова. И вновь начинаю слышать отчетливо, когда они заходят в гостиную.
— Здесь спит мамочка, — совсем по-детски говорит Энди.
— Твоя мама спит на диване?
— Угу. Она больше не любит свою комнату.
— Покажешь мне ее комнату? — Голос у женщины как у воспитательницы детского сада.
Теперь они в спальне, совсем рядом со мной. Мое убежище прямо под окном.
Я слышу, как женщина начинает задыхаться, когда они заходят.
— Что здесь произошло?
— Раньше мамочка спала на водяном матрасе, но он испортился.
Они замолкают ненадолго, затем кто-то совсем тихо говорит:
— Из-за протечки… сгнили… коробки.
И снова женщина, громко, с той же интонацией воспитателя:
— Энди, покажешь мне ванную?
Он устраивает им экскурсию. Я слышу, как они спрашивают, где простыни для его кровати или для моей. Слышу, как спрашивают, кто готовит ему ужин и где он хранит одежду.
Энди так честно и терпеливо отвечает, так старается, будто хочет получить пятерку. Очень старается. Я царапаю джинсы ногтями, но не осознаю этого, пока не замечаю скребущий звук. Мне хочется закрыть рот Энди рукой или чтобы он услышал, как я мысленно прошу его замолчать.
Это не похитители. Они не обидят его. Они из органов опеки и пришли его забрать. Люди с папками. Я обхватила себя руками. Если я выйду, они заберут нас обоих. Но если они заберут только его, я больше никогда его не увижу. Я видела, как забирали детей у наших соседей.
Женщина обращается к Энди очень ласково, словно боится его напугать:
— Эндрю, мы хотим тебя кое-куда отвезти. Там безопасно и хорошо. И там тебя накормят ужином. Поедешь с нами?
Энди молчит.
— Эндрю, пожалуйста, поедем с нами? В безопасное место?
Он плачет. Я слышу его всхлипы и глупый детский голосок:
— Я хочу к мамочке. Мы должны сходить к ней на работу, это недалеко! Я могу туда дойти!
— Мы… мы поговорим с твоей мамой. Мистер Эванс пойдет и поговорит с ней. Но я хочу, чтобы сейчас ты пошел со мной.
— Я хочу к мамочке! Я хочу к Лейле. — Он больше не разговаривает с ними, а только громко зовет меня. — Лейла! Лейла!
Я упираюсь обеими руками в картонные стенки. Конечно же, он знает, что я здесь. Он зовет меня, потому что знает, что я его слышу. Боже, боже.
— Лейла! Не дай им меня забрать! Лейла! Меня забирают!
— Ты можешь открыть эту дверь, Джулиус?
— Пытаюсь. Она вообще ни с места.
— Господи. Ладно, вылезай в окно, а я передам его тебе.
— Ох, ладно. Подержи хотя бы мой пиджак.
Я слышу, как они воюют с окном и с Энди. Энди кричит и плачет, и, судя по звукам, изо всех сил сопротивляется, когда его вытаскивают через окно.
— Лейла! Лейла! Не дай им меня забрать! Лейла!
Они спускаются по лестнице и уводят его все дальше и дальше, его крики стихают.
Я не могу думать. Знаю, что, как только его здесь не станет, все будет кончено. Но я не могу думать, не могу думать, не могу думать о том, что моего брата забрали.
Они вернутся за мной.
Они уже были в моей школе. Они хотят поговорить с мамой. Хотят меня найти.
Двое суток я не слышу в доме ни звука.
Пятница, 8 ч
Я в ужасе просыпаюсь от громких ударов и рывков входной двери. Ее взламывают и открывают.
Пару раз я выбиралась из своего убежища, но рада, что сегодня осталась здесь. Судя по звукам, разнеся дверь, в дом заходят пять или шесть человек.
Я зарядила телефон вчера вечером, а камеру — вчера днем. В ночь после того, как забрали Энди, я собрала рюкзак. Я готова.
Надо было уйти до рассвета. А теперь я не знаю, сколько эти люди здесь пробудут.
Я выползаю из своего картонного домика и осторожно заглядываю в мамину комнату. Они притащили и поставили на пол большие лампы, провода тянутся к дверям. Когда я понимаю, что, скорее всего, они подключились к тем же розеткам, что и я, сердце на мгновение чуть не выпрыгивает из груди. Они могут увидеть в прачечной мой провод и проследить, куда он ведет. Они могут найти меня.
Кто-то заходит в мамину спальню, и я снова сползаю вниз. Секунду не могу понять, что это было. Даже на человека не похоже.
Когда я набираюсь смелости и снова заглядываю внутрь, комната залита ослепительным светом и теперь здесь двое.
Два больших человека. Да нет, не такие уж они большие. На них просто большие защитные костюмы с респираторами. Я слышу, как они разговаривают. На испанском и на английском.
— Так это заброшка или что?
— Да, жилец свинтил отсюда, и квартира пустовала бог знает сколько. Владелец увидел это, только когда с ним связались копы.
— Боже, ну и дыра.
— Да уж.
Они надевают большие перчатки и начинают разбирать мебель. Хлам на полу разгребают лопатой и какой-то штуковиной, похожей на грабли.
