Оказывается, в инстаграме Джейн Чейз не только пишет про меня. Там есть и я — крупный план моих волос или одежды. Ниже — теги, я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы их не читать. Но там есть и фото девочки со шрамами, которая сама себя порезала, учителя из нашей школы, который очень сильно заикается, девочки, которая стала одеваться как девочка только в этом году. Узнав, что Джейн презирает всех, мне в какой-то мере стало легче.
Лучше всего то, что комментировать могут все, а у нее огромное число подписчиков. Надеюсь, большинство из нашей школы. Это помогло бы делу.
Хуже всего то, что я не чувствую себя исследователем. Скорее подопытным кроликом. Мою судьбу решают наблюдения Джейн в инстаграме и выводы Бетти о моей среде обитания. Кто-нибудь еще даст мне название и определение. Не надо меня жалеть, я ненавижу то, что вытворяет со мной жизнь, и то, что я не могу ничего с этим поделать. Я не объект эксперимента. Я не мартышка, не шимпанзе. Я, черт подери, доктор Джейн Гудолл. И у меня есть единственный способ это доказать.
Я загружаю видео на ютьюб, копирую и ставлю теги, которые Джейн Чейз обычно добавляет к моим фотографиям. Затем делаю твит с видео и отмечаю Джейн, Макензи, Кристи, Райана, Эмбер, официальный аккаунт школы — всех, пока количество знаков не превышает лимит.
Пора идти. Я закрываю мак Кристи и кладу его не на пол, а на туалетный столик. Пишу короткую записку с благодарностью на ее красивой розовой бумаге и оставляю рядом с компьютером. Еще прошу ее поблагодарить от меня маму.
Медленно спускаюсь по лестнице. Надеюсь, я найду где жить и смогу ходить в ту же школу, и, может быть, Кристи останется моей лучшей подругой. Я до сих пор не понимаю, почему мы лучшие подруги, но лучше уж она, чем никто.
Но, как я уже говорила, я никогда не знаю, какой день станет последним. Поэтому, возможно, в последний раз я оглядываю все вокруг. Я всегда любила это место. Хоть оно и не мое, чтобы его любить.
Наконец я иду к двери. Но как только я собираюсь выйти, входит Бетти.
14 ч. 00 мин.
Она потрясена, но я ее не виню. Опускает пакеты с продуктами на пол и подходит, протягивая руки:
— Лейла! Где ты была? Тебя все ищут! Как ты сюда попала?
Ее аккуратные брови сходятся вместе, она хочет взять мои руки в свои. Я отодвигаюсь немного в сторону.
— Здравствуйте, Бетти. Простите, что я без приглашения. Мне просто нужно было кое-что одолжить у Кристи. Я уже ухожу. Извините.
Она делает шаг назад и загораживает собой дверь.
— Нет, Лейла. Все в порядке, приходи сюда в любое время. Но ты не можешь уйти. Я не могу тебя отпустить.
— Почему?
— Лейла. — Она нервно сглатывает и оглядывается по сторонам. — Лейла, где ты была? К тебе домой приходили из опеки, но не нашли тебя. Они забрали твоего брата в патронатную семью. И все еще разыскивают тебя… и твою маму. Ты не знаешь, где она может быть? Ты ушла из дома с ней?
— Нет.
— Присядь, поговори со мной. Пожалуйста?
Я смотрю на нее очень внимательно:
— Не звоните никому. Они не заберут меня, как Энди.
— Милая, эти люди стараются сделать все как лучше для тебя. Они хотят помочь.
— Я серьезно. Не звоните. Не трогайте свой телефон. — Своим тоном я пытаюсь дать ей понять, что не шучу.
Она смотрит мне в глаза:
— Хорошо. Присядь хотя бы на минуту.
Я сажусь на диван напротив ее любимого кресла.
— Лейла. Я знала, что ты в беде, но не понимала, насколько все плохо. Прости меня. Я должна была найти способ помочь тебе раньше.
— Ничего.
Я смотрю на подлокотник ее кресла, а не на ее руку. Я не обязана ни на что смотреть.
— Твоя мама… Я даже не знаю, что сказать. Я была уверена, что она просто много работает. Но у тебя такие хорошие оценки, и я думала: наверное, она что-то сделала правильно.
— Я готовлю уроки сама. Мои оценки не имеют к ней никакого отношения.
Удивительно, как может жечь одно это предположение. Что ей можно хоть за что-то быть благодарной.
— Просто обычно все по-другому, милая. Успеваемость детей… большинства зависит от поддержки родных. В каком-то смысле было бы лучше, если бы ты училась плохо. Тогда об этом узнали бы раньше.
— Простите, что разочаровала.
Опять ядовитый осьминог душит меня изнутри своими щупальцами, и никто этого не видит. Но Бетти должна это слышать. Я задыхаюсь.
— Это не то… Послушай. Я не знаю, что будет. Не знаю, где ты окажешься. Есть ли хоть какой-то шанс, что твой отец… Где он? Ты никогда о нем не говорила.
Много лет я о нем вообще не думала. Я не вспомню его лицо, даже если постараюсь.
— Я не обязана идти в приют. Не обязана, если получится с кем-то договориться.
— О чем ты?
— Я сама могу о себе позаботиться. Зарабатывать себе на жизнь.
Она меняет ласковый тон на покровительственный:
— Дорогая, тебе всего четырнадцать. Так нельзя.
— Почти пятнадцать.
— Даже если так. Ты все еще несовершеннолетняя. Служба опеки должна найти, где тебе жить.
Быстрый взгляд на нее, и вот оно — привычное беспокойство, но под ним скрывается что-то еще. Жалость.
Вот этого мне не надо. Совсем. Я лучше буду жить в коробке.
Бетти хочет что-то сказать, но у нее звонит телефон. Она хмурится:
— Кристи? Почему ты звонишь во время занятий? У тебя все нормально?
Минуту молчит, но поднимает глаза на меня:
— Какое видео? — В ее голосе слышится не только растерянность. Скорее паника. Что Кристи ей сказала?
Я встаю и иду к двери. Кажется, что все происходит замедленно, как в кошмарном сне, в котором ты не можешь бежать.
— Лейла! Лейла, подожди!
Я оборачиваюсь и понимаю, что на самом деле она не может меня остановить. Не прикует наручниками к своей чудесной мебели. Не будет удерживать силой. Я могу просто выйти, и все.
И, пока она говорит по телефону, я машу ей рукой и спокойно выхожу.
Полночь
Было бы в этом фургоне больше одеял.
Я отнесла в школу выполненные домашние задания по всем предметам. Приложила к каждому записку с просьбой бросить это в ящик моего учителя. Школа была закрыта, но я оставила все у окна секретаря. Они увидят мои листы в понедельник, когда придут, но не будут знать, когда я здесь была. Я сложила листы пополам и просунула их между решеткой и стеклом. Потом подобрала несколько камней и осторожно придавила ими бумагу.
Возвращаться было очень холодно. Здесь почти не бывает дождей, и сегодня вечером ни ветерка. Идеально хрустящая, морозная ночь с узеньким серпом месяца на ясном небе. На мне две футболки, но куртки у меня нет. Даже толстовки нет. Я засовываю руки под футболку, рюкзак тут же начинает сползать. Всю дорогу из школы я меняю руки, но, когда добираюсь до фургона, меня уже трясет.
