— Что? — спросил Бхога под суровым взглядом Тилу. — На своих двоих нам не добраться отсюда до Солт-Лейк. Просто держитесь за поручни. — Хитро подмигнув, он указал на сидячие места для женщин. — Мы примчим туда в мгновение ока, буди не придется ждать слишком долго.
Тилу поймал себя на мысли, что, если Бхога вдруг заартачится и откажется от плана, всему делу конец.
Когда они высадились в безлюдной местности возле водохранилища в Солт-Лейк, Бхога быстро зашагал по пустырям, переулкам и открытым полям. Тилу едва поспевал за ним, выкрикивая вопросы, на которые не получал ответа.
Они добрались до небольшой поляны по другую сторону стоянки для отбуксированных автомобилей, и Тилу сообразил, куда они держат путь.
Он слышал о кабаке в Солт-Лейк, но никогда не отваживался бывать в этой части города. В северной и центральной Калькутте питейных заведений было предостаточно, чтобы удовлетворить его запросы, а в Гарче он знал одну точку, где ему всегда наливали отменный самогон. Жутковатая пустынность Солт-Лейк в темное время суток произвела впечатление на Тилу. Он решил вернуться сюда зимой, когда пыльный, загрязненный воздух Калькутты, смешанный с зимним туманом, создает маняющую непроницаемую ауру. Ему хотелось пройти сквозь этот смог одинокой зимней ночью, возможно, вместе с Лали, как в кадре из того фильма нуар, который он когда-то видел в кинотеатре Макса Мюллера Бхавана
[62].
— Эй, Гормент, — крикнул Бхога.
Крупный мужчина лежал на спине, подняв глаза к небу, и указывал своим товарищам на звезды. Несколько лысых согбенных мужчин сидели вокруг него на корточках, держа в руках пластиковые стаканчики и глиняные кружки с прозрачной жидкостью из маленьких бутылочек, разбросанных повсюду. Для Тилу это была знакомая картина, он бы и сам с удовольствием присоединился к компании. Даже в такую изнуряющую жару ему не помешала бы острота банглы, обжигающая горло. Но у него была миссия. Его дама в опасности и нуждается в нем.
— Кто из них твой друг? Я нигде не вижу автобуса, — прошипел он Бхоге.
— Вон он, Гормент, валяется на спине, — засмеялся Бхога. — Мы зовем его Гормент, потому что он вечно талдычит про гормент
[63]. Очень политически подкованный, мой друг.
— О, вот почему Гормент, — дошло наконец до Тилу.
Толстяк Гормент крикнул в ответ Бхоге:
— Чего приперся, говнюк? Закончил лизать Чакладару сам-знаешь-что? — Его пронзительный смех заставил Тилу поморщиться. — Гребаная страна катится к чертям собачьим, прямиком в ад, а тебе все нипочем, Бхога?
Бхога рассмеялся и шепнул на ухо Тилу:
— Гормент — хардкорный левый фронт. Ему не нравится новая партия у власти. Не говорите ничего такого, что могло бы вывести его из себя, иначе мы проторчим здесь всю ночь.
— Нам нужен твой автобус, Гормент, — крикнул Бхога, направляясь к унылой мужской компании под тусклым светом уличных фонарей.
— Какой еще автобус? Нет у меня никакого автобуса, — пробормотал Гормент.
Сердце Тилу пропустило удар. На то, чтобы добраться сюда, ушло больше часа. И кто знает, что происходило с Лали тем временем? Он запаниковал.
— Что? Нет автобуса? Тогда что мы здесь делаем? И как нам теперь быть? — воскликнул Тилу, повышая голос с каждым словом.
— О, успокойтесь, — ответил Бхога, не обращая на Тилу особого внимания.
Он сел на землю рядом с Горментом, который все еще лежал на мертвой траве.
— Одна леди попала в беду. Жена этого человека. — он указал на Тилу. — Ее похитили, — прошептал он. — Мы должны ехать спасать ее, поэтому мне нужен твой автобус.
Гормент занес кулак, но промахнулся. Он предпринял еще несколько попыток достать Бхогу, и, хотя тот сидел неподвижно, все удары приходились мимо.
Гормент проворчал заплетающимся языком:
— Страна катится к чертям собачьим, а вам бы только какую-то женщину спасти.
— Посмотри на этого человека, — выкрикнул Бхога, впечатляя Тилу своей энергией и страстью. — У него отняли любовь всей его жизни. Что ему теперь делать одному, а? Невинная женщина в беде, а ты даже не почешешься, чтобы нам помочь?
Гормент разразился горестным воем. Тилу был ошеломлен, когда увидел, как этот великан сотрясается в рыданиях, как будто кто-то умер. Судорожно глотая воздух и захлебываясь в соплях, Гормент причитал:
— Как жить простому человеку, вечно его трахают в задницу. Трахают в кровь, от заката до рассвета. Бери мой фургон, парень, бери.
Он похлопал по карману рубашки в поисках ключей, но не смог их найти. Бхога заметил, как в траве блеснуло что-то металлическое, и подхватил связку, прежде чем Гормент успел передумать.
Чуть ли не бегом припустив за Бхогой, Тилу чувствовал себя одинаково взволнованным и пораженным тем, как продвигается его спасательная миссия. Еще несколько часов назад он был человеком одиноким — без друзей, без денег и с крайне ограниченными ресурсами.
Оставляя позади островок, залитый желтым светом уличных фонарей, удаляясь от самогонщиков и запаха мочи, вскоре они добрались до темной парковки, заставленной отбуксированными машинами. Стаи бродячих дворняг патрулировали дорогу и залаяли при их приближении. Бхога двигался пружинистой походкой. Тилу всегда считал его простачком и обратился к нему только от отчаяния. Но Бхога удивил его. Тилу следовал за парнем вприпрыжку, стараясь не отставать от его длинных шагов, хотя резиновые подошвы то и дело цеплялись за неровную землю.
Бхога остановился перед белым фургоном с местами облупленной краской и отпер его. Тилу огляделся по сторонам в поисках автобуса.
— Не беспокойтесь, — крикнул Бхога.
— Я думал, мы едем на автобусе, — сказал Тилу.
Бхога похлопал по боку фургона и жестом пригласил Тилу на пассажирское сиденье.
— Это то, что мы называем автобусом, — пояснил он.
Они оба забрались в белый фургон.
Бхога нашел солнцезащитные очки над приборной панелью. Нацепил их, посмотрел на свое отражение в зеркале и присвистнул:
— Куда ехать, босс?
Глава 39
До марша оставалось всего несколько дней. Коллектив секс-работников гудел, как улей в середине лета. Малини стояла в длинном офисном помещении, уперев руки в боки. Женщины всех возрастов усердно работали, мастерили плакаты и транспаранты, болтали, обменивались сплетнями, травили анекдоты. Каждый год в День труда, 1 мая, Коллектив возглавлял марш, который Малини всегда воспринимала как воплощение мечты, живой символ победы, вырванной в ходе упорной борьбы. Борьбы за легализацию, за признание работников секс-индустрии политическими субъектами, отстаивающими свои права против преследований, которые все еще продолжались. За эти годы удалось добиться немалых успехов: женщины получили избирательные права, возможность требовать, чтобы школы принимали их детей только под опекой самих матерей, значительного снижения случаев ВИЧ-инфекций здесь, в Сонагачи, хотя с этой напастью в стране боролись многие секс-работники. Малини сделала долгий выдох. В этом году марш посвятили Майе с призывом к властям расследовать обстоятельства ее смерти. На этих плакатах было лицо Майи, ее имя, память о ней.
