Так много имен, думал Тилу, для одного клочка земли. Калькутта, Голгофа, Колегот, Дихи Коликата, Кхалкхатта, или как там ее настоящее имя, выкладывала ему свои истории. Он чувствовал, как улицы шепчут ему. Пускай эти знаменитые писатели из высшей касты, всякие там Мукхерджи и Чаттерджи, оставят себе своего Дерриду
[15]. А ему, Тилу, не нужно ничего, кроме этого города. Возможно, он и есть то золотое перо, что выбрала для себя Калькутта.
Раз или два, в самые уязвимые моменты, Тилу пытался рассказать Лали некоторые истории из прошлого, но она не умела слушать и требовала денег за каждую лишнюю минуту, проведенную с ним. Это разбивало ему сердце. Но он верил, что однажды, когда его великая книга выйдет в свет, Лали будет стоять рядом с ним на церемониях награждения и поэтических фестивалях, а дряхлые знаменитости будут с вожделением пялиться на нее и завидовать Тилу Шау. Однажды, напоминал он себе, наступит день признания и мести.
Закрывая глаза, он видел перед собой великаншу Лали с красным языком. Этот образ преследовал его.
Тилу вздохнул, запалил керосинку, снял с полки помятую алюминиевую кастрюлю и подставил ее под кран. Вода медленно сочилась сквозь хлопчатобумажную тряпку, которой заматывали носик, чтобы не летели брызги. В ожидании, пока закипит вода, он разглядывал завитки ржавчины по углам раковины, мечтая о сигарете к чашке чая, но в карманах гулял ветер. Ему предстояло отправиться на Колледж-стрит, чтобы попытаться выбить аванс у Чакладара. От одной этой мысли сердце бешено колотилось. Всякий раз, когда ему приходилось иметь дело со своим издателем, Тилу ругал себя за слабость, жалел, что не родился другим — мужчиной со стальными нервами. Чего он действительно хотел, так это навестить Лали. Но даже здесь ему понадобятся стальные нервы. Лали одним своим присутствием повергала его в дрожь, а после ужасной смерти той девушки район Сонагачи перестал быть безопасным местом.
Чтобы отвлечься от жутких событий прошлой ночи, Тилу с дымящейся кружкой в руке подошел к столу и раздвинул шторы. Взгляд уперся в потрепанный непогодой, выцветший и потерявший форму старый билборд: «Фантастический матрас Дутты, сон вашей мечты». Текст, хотя и на английском языке, был набран бенгальским шрифтом. Изо дня в день палящее солнце и проливные муссонные дожди обрушивались на симпатичную девушку в полупрозрачном сари, сидевшую на краешке гигантского белого матраса с лукавой призывной улыбкой. В каком-то другом мире, подумал Тилу, подобные недвусмысленные приглашения, наверное, уместны. Однажды, когда он станет богатым и знаменитым, на фантастическом белом матрасе его будет поджидать Лали.
Он сел за стол, перевернул страницу в своей тетради, взял старую авторучку и начал писать. Ему пригрезился Джоб Чарнок
[16]. Сам он был бесконечно далек от героя-великана новорожденной Калькутты. Но разве не живет Джоб Чарнок в каждом мужчине из плоти и крови? — размышлял Тилу в минуты праздности. Он воображал себя Левиафаном, который прокладывает путь через мир, требующий, чтобы его взяли силой, открыли и пробудили. Образец отваги и решимости, с легкостью укрощающий дикую землю и страсти диких женщин, — таким человеком мог бы стать Тилу, но пока что не стал.
Пока он корпел над построением предложений, его герой Джоб сражался с дюжиной злодеев в джунглях Чоуринги. Лет сто пятьдесят назад Джоб демонстрировал чудеса храбрости, гоняясь за бриллиантом в сорок карат, украденным бандитами из дворца местного короля. Он пробрался в глубь вражеской территории, вооруженный лишь охотничьим посохом. Смертельно опасными головорезами выступали разбойники-цыгане — набрасывая петлю на шею, они душили жертву. Тилу не зря просиживал в Национальной библиотеке: теперь он знал, что, хотя одни исторические источники называют бандитами организованную группу племен, кочевавших по Южной Азии в период между XIII и XIX веками, другие рисуют их бесправными крестьянами под британским правлением. Оставшись без земли и средств к существованию, эти несчастные грабили и убивали, используя в качестве оружия лишь головной платок. Изможденные люди прятались в зарослях джунглей, поджидая одинокого путника, порой ради всего лишь нескольких пайс
[17]. Сердцем Тилу, может, и тянулся к ним, но для целей своей леденящей душу приключенческой серии предпочитал первую версию.
Поутру работа шла не так хорошо, как он надеялся. События прошлой ночи и проклятый образ Лали заполонили его разум. Несмотря на великие опасности, подстерегавшие Джоба, мысли то и дело уносились в маленькую комнату в Сонагачи. Подлый главарь разбойников набросил на Джоба смертельную удавку — а Тилу думал о губах Лали, между которыми была зажата белая сигарета. Джоб перехватил петлю — тут Лали обернулась и заглянула Тилу в глаза. Джоб с такой силой потянул за веревку, что главарь упал плашмя на землю, — Лали стелилась под ним, Тилу, изысканным шелковым ковром, закрывая глаза от удовольствия. Джоб тяжело приземлился на бандита и одним ударом сломал ему челюсть — кто-то закричал, и Лали бросилась бежать. Джоб вытер кровь с костяшек пальцев — спина Лали заслонила ему обзор, и тонкая красная струйка змеей скользнула к ее ступням. Даже в своей комнате в Совабазаре Тилу чувствовал запах кислоты и крови, запах одновременно острый и сладкий. Он положил голову на стол.
Тилу ничего не мог с собой поделать. Он испытывал непреодолимое желание увидеть Лали. Что, если она попала в беду? Что произошло той ночью? Что, если то же самое случится и с Лали? Эта женщина и сама не знала, что ей нужно. Тилу должен быть рядом с ней, защищать ее от любых невзгод. Все это звучало разумно в его голове, но стоило Лали появиться у него перед глазами, как он терял нить. Он больше не мог обманывать себя. В Сонагачи полно других девушек, однако странная алхимия толкала его к единственной двери. Вознаградит ли женщина такую преданность? Нет. Какой же он дурак, что полюбил именно Лали.
Он пофантазировал о том, чтобы навестить ее, но что, если после убийства девушки Сонагачи и правда стал небезопасен? Что, если на него нападут какие-нибудь бандиты, изобьют и ограбят?
Чем больше он думал об этом, тем больше безымянных опасностей приходило на ум и тем менее привлекательным казался Сонагачи. Он заглянул в бумажник — одна банкнота в сто рупий, десятка и двадцатка. Из кармана выпало несколько монет. Он покосился на затененную часть балкона, где электрический обогреватель и шаткая стойка служили кухней. Припасы были на исходе. Тилу вздохнул. Потом энергично сбросил с себя вчерашнюю одежду, как будто агрессия могла избавить его от зловония пота и призрачного запаха крови и смерти. Жаль, что скудость гардероба не позволяла ему раз и навсегда избавиться от этих вещей. Он сунул бумажник в передний карман и вышел на улицу, чтобы сесть на автобус до Колледж-стрит.
Глава 5
Когда Малини садилась в автобус, она ни о чем не думала. Просто следовала порыву, какой-то неумолимой силе, что толкала ее вперед. Она долго шла пешком, даже не глядя на проезжавшие мимо автобусы, из которых в душный воздух неслись голоса кондукторов, выкрикивающих названия пунктов назначения. Увидев знакомый номер маршрута, Малини лихорадочно помахала рукой и побежала за автобусом, как будто от этого зависела ее жизнь. «Рокке… дамы», — выпалил кондуктор, когда минибус остановился. Малини поднялась по деревянным ступенькам под любопытными взглядами пассажиров. Отыскав свободное местечко в женской секции, попыталась сосредоточиться и привести мысли в порядок. Ей доводилось бывать в полицейском участке — и после облав, и по вине бедного клиента, который не мог дать взятку констеблям, прогуливающимся возле Мемориала Виктории. Те времена давно прошли; с тех пор как она начала работать в Коллективе и с мадам Дипа, у нее оставалось все меньше времени для проституции.
