Анна рассмеялась. Броуди уже и забыл, как приятно вызывать у кого-то такую реакцию. В кабинете как будто стало теплее.
— Вы серьезно? Сосиски в тесте? — переспросила она.
— Я стал весьма разборчивым в вопросе сосисочных изделий — не только тех, что завернуты в тесто, — объяснил он, понимая, что со стороны звучит как старый чудак, но почему-то нисколько об этом не беспокоясь. — Может, потому, что живу за городом. Тут неподалеку есть отличные фермерские магазинчики.
У которых, к счастью, действует доставка и онлайн-оплата, но этого он ей не сказал.
— А где вы?
— Девон.
— О, в Девоне хорошо, — мечтательно протянула она. — Я однажды ездила туда в отпуск, очень хороший отпуск…
Она замолчала, и Броуди догадался, что она задумалась о своем муже. Он не возражал — просто ждал, гадая, вызывает это воспоминание у нее радость или грусть. Он пришел к выводу, что дни отпуска связаны с лучшими и вместе с тем с худшими воспоминаниями. Они бывают так насыщены новыми местами и впечатлениями, что становятся богаче и красочнее, чем повседневная жизнь.
Анна еще раз вздохнула, и, когда заговорила вновь, стало ясно, что с мысленным видеорядом было покончено.
— Я далека от деревенской жизни, — с сожалением признала она, — и могу лишь отличить, где у коровы зад, а где перед. Я живу в…
— Не говорите мне!
— Ох… — в ее голосе послышалось недоумение. — Почему нет?
— Потому что на самом деле я просто незнакомец. Вы бы стали сообщать первому встречному, где вы живете? — на этих словах он осознал, что беспокоился бы о ней, поступи она так.
— Ну, нет… но…
— Я забочусь о вашей безопасности. Я мог бы оказаться каким-нибудь душевнобольным убийцей-преследователем с топором, а вам бы это даже в голову не пришло.
Анна снова рассмеялась. На этот раз смех был еще глубже, заливистей. Этот звук начинал ему нравиться.
— А вы не такой? — спросила она, пробуя придать своему голосу серьезный тон — не вышло.
— Нет, — ответил Броуди, пытаясь сдержать улыбку, потому что хотел привести веский довод. У него тоже не вышло. — Но именно так я бы и сказал, не думаете? Особенно если бы я был душевнобольным убийцей-преследователем с топором.
— Броуди, вы, кажется, забываете, кто кому названивает нежданно-негаданно. Если что, это мне стоит о вас беспокоиться.
Не поспоришь.
— И кстати, — продолжала она, — я живу в Лондоне. В пригороде. Учитывая, что в этом городе живет порядка девяти миллионов человек, я не думаю, что с моей стороны сообщать об этом слишком рискованно.
— Верно, — согласился он, — но нам, вероятно, не стоит забывать о том, что мы незнакомцы. Мы разговаривали-то всего несколько раз. Предлагаю пока придерживаться базовых правил: места без конкретики, имена без фамилий.
Пару мгновений Анна молчала.
— Хорошо. Звучит разумно.
Он убеждал себя, что, выстраивая все эти границы секретности и анонимности, защищает Анну, но так ли все было на самом деле? Разве в глубине его души не таилось настойчивое желание защитить и себя самого? Не зная его точного адреса, она могла существовать только на том конце телефонного провода, а это расстояние было вполне безопасным. Неужели его потребность в изоляции достигла таких масштабов?
— Кстати, — вновь заговорила Анна, судя по голосу, меняя тему беседы, — насчет волованов. Думаю, мне стоит объяснить… — и она повела рассказ о семье ее мужа, от которого временами лицо его то омрачалось тенью неудовольствия, то озарялось улыбкой от услышанного.
Когда история была окончена, он со вздохом заметил:
— Знаете, в чем ваша проблема?
— Будьте добры, просветите меня, — сказала она ровным тоном, едва скрывающим сарказм.
— Вы позволяете своей свекрови сосредоточивать всю власть в своих руках.
— Что? — голос Анны взлетел на октаву. — Нет, это не так! Я ничего ей не позволяла. Она украла ее. Самолично захватила!
— Не-а, — продолжал Броуди, не переставая улыбаться, — вы сами ее отдали. И продолжаете отдавать — всякий раз, когда с ней общаетесь.
— Нет, неправда!
Он уже ждал, что из его трубки вот-вот повалит пар, пока она несколько секунд молча закипала на другом конце, но потом она вдруг спросила:
— Вы так думаете?
— Мне кажется, вы на это способны.
— Как же так? — чуть не плача, выдавила она.
Он сделал глоток виски, решая, как бы получше сформулировать мысль.
— Когда происходит что-то серьезное, что-то ужасное, вас накрывает шок и вы не можете думать ни о чем другом — ваш мозг просто отключается, выполняя лишь то, что абсолютно необходимо для поддержания вашей жизнеспособности.
Анна понимающе шмыгнула:
— Звучит правдоподобно.
— Таким образом вы просто реагируете на происходящее вокруг. Безо всякого планирования, инициативных решений — просто реагируете в ответ. А в этом легко увязнуть, — он знал, о чем говорил. Он сам был таким на протяжении нескольких лет. — Если хотите снова взять контроль в свои руки, вам нужно перестать реагировать. На нее.
— Что ж, легко сказать, но как это сделать?
Губы Броуди изогнулись в усмешке:
— А мне почем знать? Она ваша свекровь. Вы должны сами в этом разобраться, как и мне пришлось в свое время.
Анна ответила не сразу. Сперва он решил, что она обдумывает его совет, но, когда она заговорила вновь, стало ясно, что мысли увели ее совсем в другую сторону.
— Вы женаты? — осторожно поинтересовалась она.
Броуди знал, о чем она спрашивала: следует ли им такое обсуждать? Это, конечно, совсем невинный разговор, но был в нем намек на близость, которая так быстро устанавливалась между ними, что однажды вызвала бы у него тревогу.
— Нет. Я не женат. Больше нет.
— Оу, — она снова умолкла, — я чувствовала, что вы неспроста так хорошо меня понимаете. Вы тоже кого-то потеряли.
Очевидный ответ был: «Да. Потерял». Но Броуди не хотелось давать очевидные ответы, и он промолчал.
— Это был он или она — тот, кого вы потеряли?
Он не собирался ничего ей рассказывать, как вдруг услышал свой собственный голос:
— Она.
Какое-то время она обдумывала услышанное.
— Как давно?
— Девять лет, — губы шевелились вопреки его воле. Все это было весьма странно. Он решительно поставил свой стакан.
— Послушайте, Анна… кажется, мне пора. Льюис просится погулять перед сном, — он взглянул вниз, на Льюиса, который тихонько посапывал у него в ногах и даже ухом не повел при звуке своего имени. Все тепло, которое он накопил в себе, пока болтал о сосисках в тесте и волованах, вдруг иссякло, оставив ощутимое недовольство собой.
