Броуди опустил взгляд на Льюиса, как обычно мирно дремавшего перед камином, еще чуть помедлил, сделав глоток виски.
— Я вас понимаю, — это все, что он мог сказать. Сейчас было неподходящее время для объяснений.
— А вы что скажете? Вы когда-нибудь женитесь?
Он потянулся к стоявшему рядом столику и взял с него стакан виски, почувствовав в руках его приятную тяжесть.
— Я так не думаю, — ответил он. В ту минуту уж точно. Найти нового спутника жизни не так-то просто, если при каждой попытке вступить в контакт с незнакомым человеком ваши колени превращаются в желе и вас тошнит.
— Вам одиноко? Мне — да… Хоть я и не могу представить в своей жизни кого-то еще, я понимаю, что мне не нравится, когда в ней вообще никого нет.
Броуди вздохнул. До звонков Анны он даже не задумывался, одиноко ему или нет, но теперь стало даже интересно.
Он подумал о том, как иногда вечерами входит в свой кабинет и смотрит на лежащий на столе телефон, как пусто делается внутри, когда он так и остается нетронутым и безмолвным, а он не может поделиться тем, что у него накопилось для нее за день.
Но, может, это неправильно. Ведь не должно быть так, что в мире есть всего один человек, с которым можно поговорить по душам, не так ли? Значило ли это, что он одинок?
— Наверно, да… Оказывается. Но я не думаю, что брак — это выход. Я и в первый-то раз не был идеальным мужем.
— Значит, ваш брак не был счастливым?
— Поначалу был, — отвечал он, — но потом… кое-что случилось… Случилась жизнь… а она иногда меняет вас как пару. И иногда после этого вы уже не подходите друг другу так, как прежде. Вы просто ничего не можете с этим поделать.
Анна тяжело вздохнула.
— Даже не знаю, проще это или труднее, — размышляла она, — потерять, когда все хорошо, или потерять, когда все рушится и у вас нет никаких шансов собрать все заново.
Потерять… Ему понравилось, что она выбрала эту формулировку, потому что это значило, что ему не придется врать насчет Катри.
— Я тоже не знаю, — ответил он, глядя в окно. Так далеко за городом уличных фонарей не ставили, свет во дворе тоже не был включен, темнота стояла кромешная. — Но прошлое — в прошлом. Думаю, все, что теперь можно сделать, это двигаться вперед и решать, что делать с остатком своей жизни.
— Все будто бы уверены, что пройдет достаточно времени, и мне вдруг станет легче, — пожаловалась она. — Будто у любви есть срок годности.
— Для некоторых это действительно так, — заметил он, мрачно глядя на пляшущие в камине языки пламени. — Может, вам просто очень повезло, — он сделал еще один глоток виски — достаточный, чтобы теперь почувствовать в горле его обжигающий эффект, — а может, если вы действительно хотите когда-нибудь завязать новые отношения, вам надо просто признать, что в вашем случае на это требуется немного больше времени. Вас никто не станет за это судить.
— Вот только иногда кажется совсем наоборот, — скорбно ответила она, — особенно, когда нет никаких… вариантов… на горизонте… Стоит ли мне за ними гнаться?..
— Вариантами? — отозвался он, его голос прозвучал низко и грубо.
— Мужчинами, — просто ответила она.
Пульс Броуди участился. На этот раз это было связано не с очередным приступом паники, а с мыслью об Анне. И этих ее вариантах.
— На прошлой неделе кое-кто пригласил меня пообедать, — сообщила она — так тихо, что он едва расслышал.
Броуди не шелохнулся, не издал ни звука. Он совершенно не знал, как на это реагировать.
— Я говорю, что хочу двигаться дальше, что хочу перестать чувствовать себя такой несчастной, но хочу ли я этого? На самом деле?
— Ответ знаете только вы, — сказал он, очерчивая кончиком пальца край стакана. Он прочитал столько книг о скорби, что уже стал настоящим экспертом по этой теме — по крайней мере, это он так считал. Когда дело доходило до практических действий, дела у него шли не так хорошо. Однако кое-что из того, что он знал, Анне вполне могло пригодиться.
— Нет ничего абсолютно черного или белого. Эмоции… жизнь… все многогранно. У скорби есть разные стадии, и у каждого свой путь. Нельзя никого судить за то, какую он избирает дорогу или насколько она далека.
— Наверно, — устало отозвалась Анна.
— И порой, даже когда мы на самом деле чего-то хотим, — добавил он, и в его голове снова возник образ светящегося выхода из супермаркета, — мы умудряемся сами ставить себе палки в колеса.
— Вы хотите сказать, что это и есть то, что я делаю? Ставлю себе палки в колеса?
— Я не знаю, — осторожно произнес он. — Наверное, окончательно станет ясно, только когда вы сходите на это свидание.
— Но я не иду на это свидание, — сообщила Анна в порыве нервного смеха, — я сказала нет.
Броуди почувствовал волну облегчения. Он перестал крутить стакан в руках и допил свой виски, напоминая себе, что никоим образом не имеет права даже мысленно посягать на Анну. Она была другом, просто голосом на том конце телефонной линии — не больше.
«Ты просто помогаешь ей обрести свое счастье», — успокаивающе заметил тонкий голосок у него в голове, и Броуди решил с ним согласиться. Он просто хотел защитить того, кто был ему дорог. Ни больше ни меньше. И Анна была ему дорога. А как иначе? На данный момент она была единственным человеком, с кем он поддерживал постоянное общение, если, конечно, не считать Моджи, которую он видел всего дважды за последние шесть месяцев.
— Кто он? Тот мужчина, который вас пригласил?
— А, просто парень с занятий по сальсе…
— Вы танцуете сальсу? — брови Броуди взлетели вверх. Он представлял, как Анна может сидеть, уютно свернувшись с книгой у окна, или долго гулять по парку, но уж точно не танцевать сальсу.
Анна мягко рассмеялась:
— Габи уговорила меня на это несколько месяцев назад. Она из числа тех, кто считает, что мне следует наполнить жизнь новыми впечатлениями. И на сальсе мы, кажется, застряли надолго. Хотя… должна признать, что большинство вечеров я бы скорее просидела у камина с какой-нибудь хорошей книгой.
Броуди расплылся в торжествующей улыбке.
— Почему вы ответили нет? — он решил не совать нос в чужие дела, но в этот раз просто не успел себя остановить, и вопрос вырвался сам.
Она вздохнула:
— Я не знаю, правда…
Броуди обнаружил, что это был не тот ответ, который он ожидал услышать. Хотелось бы, чтобы она сказала, что парень с сальсы был уродливым или невыносимо скучным или что у него ужасно пахнет изо рта.
— Джереми милый, — задумчиво продолжала она.
«Джереми? Черт возьми».
— Он душа компании, уверенный и веселый… и он отлично танцует.
«Какой же молодец этот чертов Джереми», — хотел сказать Броуди, но предпочел оставить рот плотно закрытым. Ведь, в конце концов, она ему отказала. Значит, все-таки в этом парне что-то не так.
