При взгляде на свой подарок Анна испытала нелепый прилив гордости, обнаружив, что Гейл выбрала сольный снимок Спенсера из их свадебного альбома. Однако от дальнейшего изучения лежавшей перед ней на столе фотографии внутри у нее все похолодело. Она отлично знала каждую карточку оттуда — и эта не была исключением. Вот только что-то на ней было не так, чего-то не хватало.
Маленький Спенсер закопошился, Тереза поднялась и, взяв его на руки, стала покачивать, при этом не прерывая начатую с Гейл дискуссию о том, когда братья были больше похожи друг на друга: в детстве или в старшем возрасте. Анна склонила голову набок и слегка прищурилась. Что именно было не так?.. Чего не хватало? Все равно что вдевать нитку в иголку, не надев очки.
И тут ее осенило.
Это она.
Она была той деталью, которой недоставало на фотографии.
Анна вскочила на ноги, опрокидывая кофе с молоком не только на свою кремовую блузку, но и на улыбающееся лицо своего мертвого мужа.
Это был не одиночный портрет Спенсера в день их свадьбы, который его свидетель успел сделать еще до церемонии. На этом снимке они были вдвоем со Спенсером после обручения. Да вот же: у него на плече еще осталась пара пастельных хлопьев конфетти.
Гейл назвала это «подправить». Только это явно означало отфотошопить.
Она просто удалила ее с фотографии.
* * *
Громко хлопнув дверью своего дома, Анна устремилась вверх по лестнице. Нет, она отправилась не на пляж Камбер-Сэндс. Во всяком случае, пока. После этого проклятого обеда возникла еще пара дел, которые следовало решить до отъезда.
Она прошла в свою спальню, сняла заляпанную кофе блузку, бросила ее на пол и подошла к гардеробу. Не своему, а Спенсера. Открыв дверь, она стянула с вешалки первую рубашку, которую нащупали пальцы, ту самую, которую купила ему несколько лет назад, — белую, льняную, без воротника. Анна натянула ее поверх лифчика, развернулась и направилась обратно вниз.
Это Гейл во всем виновата! Эта женщина все испортила. Снова.
Ни на какие воскресные обеды Анна больше приходить не собиралась — ни за что на свете. Что было даже к лучшему, учитывая, что теперь у Гейл и Ричарда ей, вероятно, в любом случае будут не рады.
Она собиралась вернуться к машине, где ее ожидал чемодан, и уже была в прихожей, когда вдруг, резко развернувшись, проследовала прямиком в кухню. Она открыла холодильник и склонилась, чтобы выдвинуть самый нижний ящик, где под коркой льда хранились все вышедшие за рамки срока годности продукты. Ее пальцы обхватили небольшой пластиковый контейнер и вытянули его наружу. Содержимое слегка шуршало и трещало. Этот звук пробудил в ней бешенство вперемешку с волнением.
Анна огляделась. Нет, место было неподходящее.
Не выпуская контейнер из рук, она вышла из кухни и двинулась через коридор в совмещенную с обеденным залом гостиную; приблизилась к эркерному окну, выходящему на проезжую часть, и повернулась к нему спиной. До французских окон с видом на сад отсюда было достаточно далеко. Идеально.
Откинув крышку коробки, она сунула руку внутрь и вынула один из двух десятков волованов. Он тут же начал потрескивать. От холода жгло пальцы, но она еще чуть-чуть поддержала его в руке, сверля взглядом точку на другом конце комнаты, затем замахнулась и что было сил швырнула подальше.
Сердце замерло в ожидании. Несколько секунд полета, а потом — бац! — врезался в окно, и замороженное слоеное тесто распалось на, казалось, миллион крошечных кусочков. У Анны чуть не вырвался радостный смешок. Затем она взяла другой волован и запустила его вслед за первым.
У этого не получилось разлететься так же эффектно, но удовольствия при этом было не меньше, особенно от того глухого стука, с которым замороженная начинка упала на пол. Понеслось. Теперь ее было не остановить. Она так и бросала их, пока контейнер не опустел, а противоположный конец гостиной не обрел такой вид, будто после потасовки на званом обеде где-то в семидесятых.
Анна расслабила пальцы, и пустая пластиковая коробка упала на пол. Безо всякой мысли о том, чтобы взяться за пылесос или совок с веником, она с улыбкой повернулась и зашагала прочь. Села в машину, осторожно выехала с подъездной дорожки, вывернула в сторону Камбер-Сэндс и нажала на газ.
Глава 24
В тишине раздавался лишь шепот ночного воздуха в укрываюшей дюны траве и глухие басы, доносившиеся из паба дальше по заливу. Вода была так спокойна, и ночной воздух так тих — паб мог оказаться и в миле отсюда. А то и дальше. До Анны долетали лишь обрывки музыки — когда легкий ветерок менял направление и кружил меж дюн за ее маленьким желтым бунгало.
В гостиной тускло светился огонек настольной лампы. Анна устроилась в саду в небольшом металлическом кресле для пикника, пальцы ее обвивали ножку бокала с вином. Было уже за полночь, в воздухе витала прохлада — поверх пижамы она накинула толстый кардиган и натянула на ноги пару носков.
Над головой сверкали звезды. Здесь, вдали от искусственных огней лондонских окраин, казалось, их было раз в десять больше. Дух захватывало от такого зрелища. Впервые за несколько лет — а именно за три года, два месяца и шестнадцать дней — Анна чувствовала, что все еще жива. Чувствовала покой. Чистое блаженство.
Было, конечно, немного странно, учитывая весь прожитый день, но тем не менее. В жизни порой случаются забавные повороты.
Телефон лежал напротив нее на столе. Она активировала экран и взглянула на время. Может, он еще не спит? Стоит ли ей вообще пытаться? Большой палец на несколько секунд завис над телефоном. Нажать она собиралась в любом случае и теперь не знала, чего она ждет. Он всегда был на связи, когда она в нем нуждалась.
Услышав, что он взял трубку, Анна не стала утруждать себя церемониями:
— Помните, когда мы говорили о моей свекрови, вы посоветовали не реагировать?
— Да, — насторожился Броуди.
— Это был полный провал.
— Оу.
Конечно, «оу».
А еще: «О боже! Что ты наделала?» и «О чем ты думала?». Сотни раз за сегодня, покинув кафе, она задавала себе эти вопросы. Но Броуди хранил молчание, как всегда давая ей время, не торопил.
Она начала рассказ, описывая ему подробности этого нелепого дня: как хорошо все шло, она хранила спокойствие и ничего не говорила; а затем перешла к портрету Спенсера.
— Я все вглядывалась в это фото, как вдруг меня осенило — будто мячом по голове, — что именно она сотворила. Она меня стерла, Броуди! Она сама хотела, чтобы я ушла.
Вот уже несколько месяцев она пыталась осмыслить и подобрать название тому чувству, которое всегда испытывала в присутствии Гейл, — этому едва уловимому ощущению, которое всегда ее беспокоило, — чувству, что Гейл хотела держать ее при себе, но в то же время отталкивала. И вдруг все кусочки пазла встали на свои места — она поняла, с чем имеет дело.
