— Она ревнует. Она обижается на меня из-за того, что Спенсер не может принадлежать ей одной. Потому что он был еще и моим, и ей трудно с этим смириться.
— Значит, вы отреагировали.
Анна закрыла лицо руками, чувствуя, как при этом воспоминании в ее теле нарастает жар.
— Да, — сдавленно ответила она сквозь пальцы, — еще как отреагировала.
И вновь Броуди не торопил. Он спокойно ждал, пока она будет готова продолжить. Она опустила руки и заговорила снова:
— Она подожгла фитиль, и я взорвалась. Я пролила кофе — на себя и на этот ее глянцевый, «вычищенный» восемь на десять снимок. За одно это она меня никогда не простит! А потом я встала и сказала, что поступила она скверно, совсем скверно, — закусив нижнюю губу, Анна ненадолго умолкла. — Ладно, возможно, назвать это словом «сказала» будет преуменьшением. Кажется, я накричала.
— В самом деле? Прямо посреди ресторана?
— Вы ведь не станете надо мной смеяться? Это совсем не смешно!
— Конечно, — ответил он, но в его голосе слышалось и кое-что еще. Ей показалось, что он едва успел подавить смешок.
— Ну и, естественно, все остальные смотрели на меня как на умалишенную — даже Скотт с Терезой, ведь они не знали и даже ни о чем не догадывались. Они поняли, что это было фото со свадьбы, не сознавая при этом, что сотворила Гейл… И почему вообще она так поступила? — Анна понимала, что перескакивает с темы на тему, начиная новую мысль, не закончив при этом предыдущую, но ей никак не удавалось унять свой мозг. — Почему? Ведь с того дня было еще столько хороших фотографий его одного.
— А как вам кажется, почему она так поступила? Что вы сами об этом думаете?
Анна уставилась на темные бугорки песчаных дюн за садом:
— Потому что она была идеальная, как она сказала. Безупречная. Гейл помешана на безупречности, на контроле, — она испустила очередной тяжелый вздох, — а меня уже так достало находиться под ее контролем. Я так больше не могу. Поэтому, когда она посмотрела на меня этим своим взглядом и сказала, что мое поведение бестактно, я просто вышла из себя.
Анна сжалась, вспоминая ошарашенные лица остальных членов семьи:
— Она знала, что делала, Броуди. Понимала, о чем я говорила. Я по глазам это видела. Но даже ради приличия не стала делать вид, будто ей стыдно. Поэтому я сказала, что она бессердечная, коварная сука и что я рада, что Спенсер умер, ведь это значит, что больше мне не придется с ней видеться.
Анна сглотнула. В тот момент она испытывала такое удовлетворение — даже восторг! — но теперь, когда она размышляла над этим, ей становилось не по себе.
— Я зашла слишком далеко, да? Это я виновата. Во всем была виновата я. Я так заработалась, что перестала соображать и говорю то, что вообще никогда говорить не следовало, тем более в действительности я даже так не считаю.
— Вы не считаете ее бессердечной, коварной сукой? — в голосе Броуди снова послышалась улыбка, но Анна не обратила на это внимания.
— А, нет. Считаю.
Тут он не выдержал и сдавленно засмеялся.
— Но мне не следовало говорить, будто я рада, что Спенсер мертв. Этому я никогда не буду рада, — она замолчала, увлекаемая более мрачными мыслями.
— Анна?
— Да, — тихо отозвалась она.
— Как вы себя сейчас чувствуете?
Анна заерзала на металлическом стуле, кутаясь в кардиган.
— Странно. Я думала, что буду расстраиваться, а я… Моментами я снова завожусь и чувствую злость, когда начинаю все вспоминать, опять прокручивать это в голове, но в душе… — она положила ладонь себе на грудь и подождала, прислушиваясь к биению под своей рукой, ровному пульсу жизни, — мне… лучше. Легче. Но вдруг это просто затишье перед бурей? Вдруг у меня просто пока не хватает энергии на что-то еще? И утром все повторится с еще большим накалом?
— Может быть, — согласился Броуди.
Судя по голосу, он вовсе не был встревожен такой перспективой, поэтому Анна смогла расслабиться и предаться приятному чувству спокойствия — пусть бы оно даже длилось недолго.
— Чем теперь собираетесь заняться?
Это был очень хороший вопрос. У нее складывалось впечатление, что отныне возможно все. Она ощущала себя скакуном на ипподроме, в полной боевой готовности, возбужденным и ожидавшим старта. Наконец рычаг был поднят, ворота распахнуты. Настало время бежать. Вперед.
— Не знаю, — призналась она. — Я на пляже Камбер-Сэндс. Я приехала сюда, чтобы побыть одной, проветрить голову — наверно, это правильно… Невестка прислала мне несколько сообщений, но я пока не готова их читать, а уж тем более отвечать на них. Может, завтра, — она вздохнула, чувствуя, как ее легкие покидают остатки былого напряжения. На смену взвинченному тревожному состоянию внезапно пришли усталость и желание погрузиться в долгий, глубокий сон.
— Спасибо, Броуди. Еще раз. Что выслушали.
В этот раз в его ответе не было улыбки. Голос был низкий и шершавый.
— Обращайтесь. В любое время.
Анна зевнула. Нужно было отправляться в постель, и в то же время ей не хотелось заканчивать этот разговор.
— Думаю, мое состояние называется постадреналиновой ломкой или вроде того, — она снова зевнула, чувствуя, как тяжелеют веки. — Это прозвучит немного странно, но какого черта, учитывая, как далеко я сегодня зашла, я понятия не имею, что делаю… Вы не против, если я не буду класть трубку, если просто еще немного поношу телефон с собой, но не буду ничего говорить?
Он помедлил с ответом:
— Если вам этого хочется.
— Спасибо, Броуди. До звонка…
Анна сунула телефон в карман кардигана, затем пошарила в другом кармане и вытащила клочок бумаги. Развернула его и прочитала уже в который раз. Вот что ей требовалось, чтобы отметить день рождения своего мужа. Все вышло немного в последнюю минуту — так не в ее стиле, зато в стиле Спенсера. Она надеялась, что завтра у них еще будет место, потому что ему бы понравилось видеть, как она это делает. Вот он — идеальный вариант вспомнить его.
Она снова зевнула, встала и вошла в дом, затворив за собой дверь патио. Ложась в мягкую двуспальную кровать, она вытащила телефон из кармана кардигана, подыскивая, куда бы его положить. Последнее время соседняя подушка казалась особенно одинокой, поэтому она положила его туда, чтобы заполнить пустоту, и, свернувшись под одеялом, забылась глубоким, безмятежным сном.
* * *
Стамеска вонзилась в деревяшку в левой руке Броуди, и он начал ловко вытачивать из нее куб, сверяясь с наброском в блокноте, что лежал на верстаке. Вот уже несколько недель он не садился за свой стол с ручкой в руке, ожидая, когда на ум придут какие-нибудь слова. Но именно так он поступил этим утром, когда еще до рассвета встал с постели. Прошлой ночью ему приснился сон — детали его затерялись где-то в подсознании, но проснулся он полным сил. Окрыленным. Он даже подумал, вдруг сегодня настал тот самый день. Но ошибся.
