Она зарегистрировалась на нескольких сайтах по поиску работы. Некоторые предложенные вакансии казались интересными, но она так и не сподобилась заполнить онлайн-заявку. Ей не хотелось идти по ложной дорожке; не было смысла менять одну не приносящую радости работу на другую. Пока не решит, чем же заняться дальше, она вполне может оставаться в «Сантехнике и отоплении Сандриджа».
Может, она просто не была готова к таким серьезным переменам? Прошло почти три месяца с тех пор, как она побывала на гоночной трассе, и ее не покидало ощущение, что с того дня все перевернулось вверх ногами, хотя в целом жизнь оставалась прежней. Казалось, будто ее сознание и эмоции встряхнули, взбаламутили, словно хлопья в снежном шаре, и теперь нужно ждать, пока все уляжется и придет в норму.
Но это не было плохо, потому что появились и хорошие признаки, весенние побеги после ее затянувшейся эмоциональной зимы, явления, которые — она уже и забыла — когда-то являлись частью ее жизни. Она заметила, что стала больше смеяться, хотя и плакать тоже стала больше. Время от времени и с явным неудовольствием — когда думала о своей свекрови.
Гейл. Ну что ей было делать с Гейл?
Тереза предпринимала попытки установить перемирие, но Анна не была готова извиняться. Она понимала, что ее поведение оставляло желать лучшего, но при этом также понимала, что если пойдет и начнет пресмыкаться перед Гейл, то ее свекровь чопорно примет ее извинения, но брать ответственность за свои грехи не станет. Взрыв Анны в «Синнамон-кафе» случился не в вакууме.
Были и другие причины… Теперь Анна видела, что слишком сильно привязалась к прошлому. Начав постепенно его отпускать, она чувствовала себя брошенной на произвол судьбы.
В этом и заключалась проблема Гейл. Она прочно обосновалась во мраке, из которого Анна так отчаянно пыталась выбраться. Иногда Анне даже казалось, что в этом и крылась причина нежелания общаться. Это чувство свободы было таким непривычным, таким свежим. Может, она боялась его потерять, боялась, что Гейл снова затянет ее обратно?
Единственной константой в ее море перемен был Броуди. Теперь они общались по меньшей мере четыре-пять раз на неделе. И несмотря на еще несколько просьб со стороны Анны, до звонка по «Фейстайму» дело так и не дошло. Не то чтобы Броуди наотрез отвергал эту мысль, скорее казалось, что это просто никогда не случится. Может, у Броуди не ладилось с технологиями. Или причина крылась в каких-нибудь стеснениях по поводу внешности, кто знает? Она решила больше на него не давить и позволить ему самостоятельно дозреть до этой мысли.
Однако им удалось разнообразить свою коммуникацию, включив в нее графические сообщения. К примеру, этим утром Броуди отправил ей фотографию залитой солнечным светом скалистой вершины холма. Без слов — их они оставляли для своих вечерних звонков. С восходом же солнца они присылали друг другу снимки с камер своих телефонов — обрывки своей повседневности.
Броуди часто присылал ей изображения рассветов и закатов, туманных болот и кроликов на своей лужайке. Анне пришлось немного озадачиться ради этой игры в фотографа, чтобы Лондон казался не менее живописным, и она уже начинала осваиваться, особенно после того, как Габи поделилась несколькими советами по кадрированию и освещению.
Однажды в начале сентября, возвращаясь с работы домой, она остановилась, заметив, как раннее вечернее солнце освещает грубые кирпичи из песчаника переоборудованного склада. Она приблизила кадр и сделала угловой, почти абстрактный снимок сочетания света и тени, захватив угол чугунного окна.
Она тут же поделилась фотографией с Броуди в надежде, что он тоже отметит эту поразительную красоту форм.
Добравшись до дома и рухнув на диван, она проверила свои сообщения, где ее ждала награда — фотография пестрого фазана на заросшей зеленью тропинке. Она улыбнулась, почувствовав, как заурчало в животе. Что бы такое съесть на ужин? Снова пасту или что-нибудь из набора полуфабрикатов у нее в морозилке? Это все, на что у нее хватало сил в вопросе готовки… уже много лет, а ведь когда-то она обожала кулинарить.
В ее рутине сальса частично отвечала за столь необходимую физическую нагрузку, однако теперь она задумалась, что могла бы чувствовать себя еще менее вялой, если бы вдобавок начала обращать внимание на качество того, она складывала в свой организм. «Просто попытайся, Анна. Давай». Домашнее тайское карри — неплохо для начала. Она уже целую вечность не готовила ничего подобного.
Несмотря на большой соблазн валяться на диване с закрытыми глазами, она заставила себя встать, сходить в небольшой супермаркет неподалеку, прикупить кое-чего и вернуться домой, где, собрав ингредиенты в кучу, приступила к приготовлению. Она измельчила веточку лимонника и положила ее к мелко нарезанному луку-шалоту, который уже томился в сковородке на плите.
Только она добавила ложку зеленой пасты карри, как зазвонил телефон. Уменьшив огонь и не выпуская из руки деревянную лопаточку, Анна побежала за ним в гостиную. Это мама. Хотя бы она была не против пообщаться по видео.
На экране возникло ее лицо.
— Здравствуй, милая, — с улыбкой приветствовала она.
Анна вернулась на кухню и пристроила свой телефон на полку слева от вытяжки, чтобы бросить курицу на сковородку, не отрываясь от разговора:
— Привет, мам. Что нового?
— Ничего особенного. Просто думала о тебе. Как ты поживаешь?
Анна взяла телефон и наклонила его так, чтобы в камеру попала сковородка на плите:
— Если бы ты только могла не просто увидеть, но и почувствовать… Готовлю тайское блюдо. И мне, признаться, даже нравится.
Она вернула телефон на ту же полку и заметила, что ее мама глядит на нее поверх очков.
— Я тебя спросила, как ты поживаешь. А не чем ты занимаешься.
— А. Ну, знаешь… — Анна отвернулась, потянувшись за нарезанным перцем чили, чтобы бросить его на сковороду.
Свою строчку в этой сцене она знала наизусть: «Все в норме, жизнь потихоньку налаживается, справляюсь мало-помалу…» Она уже открыла было рот, чтобы ее процитировать, как вдруг на секунду нахмурилась и закусила зубами нижнюю губу:
— На самом деле, мам, мне начинает казаться, что этим летом я перевернула страницу.
— Мне так приятно это слышать, особенно после того случая с Гейл на день рождения Спенсера. Признаюсь, я беспокоилась, как бы это тебе не навредило.
— Да, даже несмотря на это. А вообще, может, даже благодаря этому.
Она уже рассказывала маме о своей поездке в «Брэндс-Хэтч», но теперь углубилась в подробности, объясняя, как это помогло ей встряхнуться. Прежде желания признаваться маме в своих переживаниях у нее не возникало.
Мама внимательно ее слушала и, когда Анна закончила, сказала:
— Моя хорошая, я так рада, что ты наконец решилась со мной об этом поговорить. Жаль только, что этого не случилось раньше.
Анна кивнула, сосредоточенная на готовке:
