Я не нуждалась в развлекательном чтении. Я любила провокационную литературу.
Агент по недвижимости подвел нас к красивому рядному дому
[14] на Северной Восьмой улице, в квартале от железнодорожной станции и рядом с большой польской булочной. Голые деревья отбрасывали тени на снег в свете уличных фонарей.
— Это здесь, — сказал он, отпер парадную дверь и прошел мимо изящной лестницы, ведущей наверх, мимо квартир первого этажа к двери в задней части дома.
«Куда мы идем?» — подумала я, ступая позади моих спутников. Нас провели во внутренний дворик, утопающий в снегу; там, в глубине, стоял крошечный трехэтажный домик, весь разваливающийся и заброшенный, как избушка на курьих ножках, — тайный домишко, спрятанный от глаз людских.
Сама квартира оказалась маленькой и странной, с деревянными полами, свежеокрашенными в необычный для пола цвет красного кирпича, — в комнатах все еще чувствовался сильный запах краски. Дверей не было, а комнаты разделяли арки. В гостиной я увидела встроенный шкаф, в крошечной кухне — мини-плиту и холодильник; окна маленькой спаленки выходили в цементный двор и почти упирались в стену дома, через который мы прошли. Пол был кривой, это было видно невооруженным глазом.
— И сколько? — спросил Дон агента. — Пять сотен?
— Пятьсот сорок, — ответил тот.
— Берем, — кивнул Дон.
Я вытаращилась на него, не веря ушам своим:
— Вообще-то, нам нужен хотя бы день, чтобы все обсудить. Сравнить с другими квартирами…
— Нет, — смеясь, ответил Дон, — эта нас устраивает. Какой депозит?
Снаружи холодный воздух приятно обжег щеки. «Не верю, что мы на это согласились», — подумала я. Но при одной мысли о том, чтобы вернуться к Селесте — даже чтобы забрать вещи, — у меня чуть не случился приступ паники. Спагетти. Слишком мягкий диван. Парализованный кот.
Через пару минут мы сидели в офисе агента по недвижимости и заполняли бумаги.
— Договор будет на ее имя, — заявил Дон, а я встревоженно взглянула на него, и сердце забилось сильнее.
Если квартира на мое имя, значит, ответственность за внесение платы на мне, а Дон тут вроде как ни при чем. Меня это страшно пугало, ведь сумма в пятьсот сорок долларов составляла больше половины моей зарплаты.
— Только у тебя есть настоящая работа, — пояснил Дон, когда мы возвращались в его старую квартиру, взявшись за руки. — И хорошая кредитная история.
— Откуда ты знаешь, какая у меня кредитная история? — спросила я.
— Просто знаю, и все. — Дон остановился и достал из кармана поношенные кожаные перчатки. — Уж точно лучше моей.
— Что значит «уж точно лучше моей»?
Дон глубоко вдохнул морозный воздух.
— Я отказался выплачивать студенческий кредит, — сообщил он.
— Ты отказался выплачивать студенческий кредит?
— Ну да, так я и сказал. — Дон встряхнул головой и широко улыбнулся. — Подумаешь, велика беда. Банки — зло, они наживаются на восемнадцатилетних несмышленышах. Ну, недосчитаются они моих двадцати тысяч… для них это вообще не деньги. — Он поцеловал меня холодными губами в правую щеку. — Детка, ты слишком буржуазно мыслишь. Серьезно, ерунда это все. Мне было не до студенческих кредитов. Я роман писал.
Я не знала, что на это ответить; не знала, что и думать, по правде говоря.
— Я сглупил, конечно. — Дон снова взял меня за руку, и мы пошли по Северной Девятой улице к Макри-Трайнгл — участку клочковатой травы, населенному крысами, который почему-то считался у городских властей общественным парком. — У меня не было денег, вот я и оформил отсрочку. Это можно делать сколько угодно раз. Просто каждые полгода заполняешь документы. Но мне надоело.
Я думала об аренде. По правде говоря, я не знала, как Дон зарабатывал на жизнь. Почти все время он проводил в зале — был боксером, «как Мейлер, но лучше»
[15], по его собственным словам, — или просиживал в кафе, работая над романом, который, опять же по его словам, почти дописал. Раньше он преподавал английский как иностранный взрослым — русским эмигрантам, латиноамериканским домохозяйкам, — но сейчас у него осталось лишь несколько частных учеников. Деньги на вино или кофе у Дона всегда водились, но я также заметила, что он не разбрасывается наличкой. Кредитками он не пользовался. Теперь я знала почему.
— Высшее образование должно быть бесплатным, — добавил Дон. — В Европе никто не платит двадцать штук в год за бакалавриат. Мои друзья из Европы считают нас, американцев, ненормальными.
Дон часто упоминал своих европейских друзей, но никого из них я еще ни разу не видела. Те его друзья, с кем мы регулярно общались, были родом из Нью-Йорка, Хартфорда, где Дон вырос, и Сан-Франциско, где он жил вплоть до переезда в Нью-Йорк около года тому назад. Большинство этих друзей учились в колледжах, где стоимость обучения превышала двадцать штук в год. Так, его подруга Эллисон, дочь знаменитого писателя и влиятельного редактора, выросла в таунхаусе в Верхнем Ист-Сайде и училась в Беннингтоне с Марком, лучшим другом Дона из Провиденса, из профессорской семьи. Подобно Дону, эти ребята стремились стряхнуть с себя внешние атрибуты привилегированного детства: Эллисон жила в чердачной студии на Мортон-стрит и жаловалась на бедность, но каждый вечер ужинала в ресторанах, а Марк бросил престижный колледж, выучился на краснодеревщика и основал компанию по производству дорогой дизайнерской мебели, офис которой находился в лофте на Четырнадцатой улице, стоившем явно не гроши.
— А тебе не показалось, что с этой квартирой что-то не так? — спросила я.
— Там пол немного наклонный. — Дон пожал плечами, обнял меня и прижал поближе. — Ну и что? За пятьсот баксов в месяц мы все равно ничего лучше не найдем. А тут и станция близко. И все близко. И такой красивый квартал — Северная Восьмая улица! Столько деревьев.
— Деревья, — с улыбкой повторила я, хотя помнила лишь мрачные тени от голых веток на снегу.
Дома Ли и Панкадж сидели за столом и пили пиво с Марком и Эллисон, которых Дон пригласил в гости, но забыл об этом… или забыл сказать мне. Марк и Эллисон нравились мне гораздо больше большинства друзей Дона, но я очень устала.
— Дональд! — воскликнула Ли и помахала забинтованной рукой. — Джоанна! Садитесь с нами, выпейте пива! Мы отмечаем!
Она встала и прижалась к моей холодной щеке своей теплой. На ней было одно из ее очень красивых платьев — глубокого бордового цвета, креповое, с крошечными тканевыми пуговками впереди, — и полный макияж: тональный крем, сгладивший неровности на ее подбородке, тушь, благодаря которой у нее появились ресницы, и темно-красная помада. Ли вымыла голову и высушила волосы; те лежали блестящими волнами. Теперь она выглядела не просто прилично, но восхитительно.
