Когда я наконец заговорила, мой голос был хриплым, будто я только что проснулась. Все выходные я не разговаривала, читала молча и подала голос лишь однажды, чтобы заказать яичницу и кофе. Небо снаружи посерело, казалось, мир стал черно-белым.
— Ничем, — ответила я.
— Даже в кино не ходила? Ты же любишь кино, я знаю. — Дон улыбнулся, пытаясь меня разговорить, мол, я тебя знаю.
Но меня накрыла странная апатия. Я смотрела на небо, хмурое в преддверии дождя. В отсутствие Дона я ни разу о нем не вспомнила. Мне даже было неинтересно, чем он занимался на свадьбе, на пляже, радовался ли возможности потаращиться на присутствующих женщин, не опасаясь моего осуждения, проснулся ли сегодня утром рядом с какой-нибудь блондинкой… Я вообще о нем не думала.
Во вторник начальница вернулась, намереваясь, видимо, войти в прежний режим. Она продала квартиру и искала новую. Пока фаворитом числились апартаменты с гостиной ниже уровня пола
[37] и роскошным видом на Ист-Ривер
[38]. Она принесла с собой планы квартир, носила их по офису и разворачивала на наших столах, чтобы мы оценили, какой вариант лучше. Все согласились, что низкая гостиная выглядела прелестно, словно декорация к фильму с Кэрол Ломбард.
За несколько дней до выхода на работу начальница также побывала в спа-отеле и всем без исключения давала щупать свои локти, прошедшие процедуру тщательного отшелушивания.
— Видите, какие локти? — говорила она любому, кто спрашивал, как она отдохнула. — Потрогайте!
Я потрогала и вспомнила Симора Гласса — тот писал в дневнике, что люди оставляли на его ладонях отпечатки, их прикосновения обжигали его: «Некоторые оставляют шрамы». Симор Гласс, слишком чувствительный и слишком эмоциональный для этого мира. Симор Гласс, выстреливший себе в голову из револьвера, когда его жена лежала рядом на кровати.
Однажды утром в сентябре к моему столу подошел Джеймс, держащий в руках чашку кофе, с которой он, кажется, никогда не расставался.
— Я еще раз прочел роман Дона. — Он пристально посмотрел на меня, пытаясь не улыбаться. — И хочу взять его в работу. Я согласен быть агентом Дона.
— Серьезно? — Я привстала, так что мы с ним стали почти одного роста. Только заговорив, поняла, что слушала его, не дыша. — Это очень здорово.
— Сегодня позвоню ему и все скажу. И можно будет начать рассылать рукопись в издательства. — Джеймс вскинул брови и наконец улыбнулся.
— И правки вносить не нужно? — осторожно спросила я, пытаясь унять нарастающую панику.
Разве можно публиковать роман в таком виде? Он не будет продаваться. Я точно знала это.
— Да, я об этом думал, — Джеймс глотнул кофе, — и решил, что это как раз тот случай, когда редактору или сразу нравится авторский стиль, или… — он поморщился, — не нравится вообще. Правки, конечно, можно внести, но я бы лучше разослал роман в первозданном виде, нашел редактора, которому он понравится, и пусть уже редактор занимается правками. Редактура редактуре рознь, знаешь ли… Не хочу, чтобы Дон испортил роман редактурой. Мне нужен человек, которому действительно очень понравится роман.
Я кивнула.
— А почему ты спрашиваешь? — с улыбкой добавил Джеймс, и глаза его хитро блеснули. — По-твоему, роману нужны правки?
— Нет! — воскликнула я.
— Да перестань, — рассмеялся Джеймс.
В кабинете начальницы скрипнул стул.
— Что там у вас происходит? — крикнула она.
— Парень Джоанны написал роман, и я беру его в работу, — крикнул Джеймс в ответ.
С тех пор как в офисе установили компьютер, он расположился к моей начальнице и теперь часто болтал с ней о том о сем, а может, она к нему подобрела, ведь он был уже не самым младшим агентом и по совместительству ассистентом, а Компьютерным Экспертом, благодаря которому агентство вступило в цифровую эру.
— Правда? — спросила начальница и коротко рассмеялась: этот смех нельзя было спутать ни с чем.
— Правда. Он написал интересную книгу. — Джеймс закатил глаза, предвкушая саркастический ответ, но его не последовало. — Джоанна думает, что роману нужны правки.
— Скорее всего, она права, — рассмеялась начальница.
Через пару секунд из ее кабинета, как из лампы Аладдина, поплыли клубочки дыма.
Эпопея с «Шестнадцатым днем Хэпворта» переместилась со страниц книги на обложку и корешок; вместо ширины пробелов, полей и колонтитулов мы теперь обсуждали другое. У Роджера возникла проблема: несмотря на широкие поля, книга оказалась недостаточно толстой, и напечатать название и имя Сэлинджера на корешке горизонтально не представлялось возможным.
— Буквы сливаются, — встревоженно сообщил он. — Межбуквенные интервалы слишком малы. Выглядит ужасно.
Само собой, Сэлинджер был недоволен, но понимал, что Роджер не может ничего поделать. Он решил взять ситуацию в свои руки и придумал свой дизайн корешка. Я потеряла целый день в октябре, отправляя и принимая факсы: Джерри посылал моей начальнице варианты дизайна, начальница просматривала их и отсылала Роджеру, тот вносил изменения и отправлял обратно. Так продолжалось весь день. Начальница сама отсылала факсы и бегала туда-сюда к аппарату, который находился на выходе из бухгалтерии, в закутке рядом с компьютером, кофемашиной, копировальным аппаратом и микроволновкой — свидетельствами того, что на дворе был не 1956 год, а 1996-й.
В конце рабочего дня все стороны пришли к своего рода компромиссу: Роджер согласился использовать последний вариант Сэлинджера, довольно необычный — его имя было написано на корешке по диагонали. К согласию пришли не сразу. В конце концов моя начальница сказала:
— Роджер, смирись.
По крайней мере, так она передала содержание их разговора нам с Хью.
— Вы на самом деле так сказали? — рассмеялся Хью.
— Ага, — кивнула начальница. — Иначе эти споры никогда бы не закончились. Это просто смешно. Если он планирует отправить книгу в магазины к Новому году… — В плане по-прежнему стояла дата публикации «1 января», хотя нам с Хью с трудом верилось, что повесть будет опубликована к этому времени: мы еще даже не доработали контракт. — Всем плевать, что там на корешке. Книгу купят, потому что это Сэлинджер.
— Верно, — кивнул Хью, — но это издательство Роджера. Я понимаю, почему он хочет, чтобы книга выглядела прилично.
— Она будет выглядеть прилично, — ответила начальница и протянула ему набросок Сэлинджера.
Хью, прищурившись, рассмотрел его:
