— Да что за…
— Ну, блин.
— Мистер Унгер! Это не смешно!
— Тсс!
— Что?
— Мистер Унгер?
— Тсс! У нас контрольная!
— Уже нет.
— Ты хоть что-нибудь видишь?
— Нет.
— Мистер Унгер!
— Кажется, он за кофе пошел.
— Кто-нибудь может включить свет?
— Электричества нет, умник!
— Фонарик на телефоне!
— Не работает.
— Мой тоже.
Хлоя сощурилась, как могла, но безнадежно: в темноте невозможно было разглядеть ни слова на бумаге.
Это нечестно. Все шло так хорошо! Первый раз за всю неделю у нее что-то стало получаться. А теперь это?
— У кого-нибудь работает телефон?
— Чиво-о-о-о?
— С ума сойти, ребята.
— Кто-нибудь, сходите за Унгером.
— Да я даже дверь не вижу!
— Она у стены.
— Ты мне так помог, Шон. Спасибо.
Хлоя отложила карандаш и откинулась на спинку стула. От ее движения парта покачнулась, и Хлоя услышала легкий стук укатывающегося карандаша. Она резко вытянула руку, чтобы остановить его, но не успела — карандаш упал. Наклонившись, Хлоя поводила рукой по полу, пока не отыскала его. Снова выпрямившись, она потрогала кончик карандаша пальцем и поняла, что стержень сломался.
Это стало последней каплей. Хлоя не расплакалась только потому, что через две парты от нее сидел Джош Хаузер.
Это худшая неделя в моей жизни.
Макс
Тремя этажами ниже Макс, одетый в спортивную форму, стоял на волейбольной площадке в зале и материл физкультурника и его подход к образованию.
В чем, по мнению мистера Фармера, был смысл уроков по волейболу? Научить их играть? Или унизить тех, кто играть не умел? Если первое, то почему учитель не показал им, как совершать подачу сверху?
Макс понимал, что технически удар снизу был вернее. Но так как его единственной целью было избежать насмешек, а снизу подавали только девочки, ему ничего не оставалось, как совершить верхнюю подачу, техника которой была для него загадкой. Они занимались волейболом второй день, а Макс до сих пор не знал, бить по мячу надо открытой ладонью или кулаком. А раз мистер Фармер не считал инструктаж частью своих обязанностей, Максу пришлось разбираться самому.
Вчера его усилия обернулись полным провалом. Он отбил подачу костяшками пальцев почти перпендикулярно сетке и едва не попал Мэдисон О’Рурк в лицо. Над ним смеялись обе команды.
Утешало Макса только то, что одновременно велось четыре матча. Кейли Адамс играла на противоположном конце зала и не увидела его позора.
Помнится, в сентябре Макс был необычайно рад, что его тайная любовь будет ходить на физкультуру в одно время с ним. Теперь Макс уже не помнил, почему считал это плюсом. Он не был спортсменом, поэтому не мог очаровать Кейли своими способностями, и слишком плохо ее знал, поэтому не мог вертеться рядом и отпускать остроумные шуточки об абсурдности уроков физкультуры.
Присутствие Кейли приносило одни проблемы. А сегодня она играла в команде Макса. Еще один провал на подаче станет убийственным для его и так хрупкой самооценки.
Почему он не потренировался подавать прошлым вечером? Хлоя раньше играла в волейбол, и в гараже где-то валялся ее старый мяч. После неудачи в понедельник Макс пришел домой в полной решимости найти его и попрактиковаться в подачах. Но парня затянуло в бесконечную воронку видео уличных драк, и вечер незаметно закончился.
И теперь он за это заплатит. Уже совсем скоро настанет его очередь подавать. Макс молился в надежде, что девять двадцать три, когда их отпустят в раздевалку, наступит раньше. Увы, он был следующим, а часы показывали лишь девять шестнадцать.
Паренек в противоположной команде выбил мяч за поле. Мяч приземлился в нескольких шагах от Кейли. Они с Максом оба пошли его подбирать.
Кейли оказалась первой. Она повернулась, кинула Максу мяч — немного неловко, ибо она тоже не была спортсменкой, — и скромно ему улыбнулась.
На короткий, но прекрасный момент у Макса запело сердце. А потом с другой стороны сетки донеслось лошадиное ржанье Грейсона Оливера:
— Прикрывайте яйца, пацаны! Хрен знает, куда этот полетит!
Кейли пошла на свое место в среднем ряду, а Макс поморщился. Настроение у него упало…
— Что ты как маленький, Грейсон? — фыркнула одна из девчонок, отчего Макс почувствовал себя еще более жалким.
Он встал на линию подачи и, взвешивая мяч в руке, оглядел поле.
Все ребята смотрели на Макса — в основном из чувства самосохранения, потому что Грейсон был прав. Никто, даже сам Макс, не мог предсказать, куда полетит этот мяч.
Макс глубоко вздохнул.
А потом с легким щелчком погас свет и зал накрыла тьма, и Макс впервые за четырнадцать лет своей жизни задумался о том, что боги, возможно, все-таки вмешиваются в дела смертных.
Дэн
— Что, черт возьми, происходит?
Пит Блэквелл в замешательстве покачал головой, разглядывая раскинувшуюся перед ним картину. Они с Дэном шли на запад вдоль магистрали Ньюарк — Джерси-Сити в растянувшемся караване из сотен пассажиров, словно беженцы на войне.
Под влиянием непонятной силы оказались не только поезда, телефоны и самолеты, но и машины тоже. Четыре полосы были забиты автомобилями. Водители стояли на дороге, недоуменно переговариваясь друг с другом, разглядывали пламя и дым, поднимающиеся от обломков самолета в миле отсюда, или тупо пялились в неработающие телефоны.
— Кровь все еще идет? — спросил Дэн у Пита.
Пит сощурился, осматривая лицо товарища:
— Да, немного.
Дэн промокнул распухшую рану скомканной салфеткой:
— Думаешь, придется зашивать?
— Возможно. Зависит от того, как ты относишься к шрамам на лице. На, возьми. — Из кармана куртки Пит достал белоснежный квадратик. — Мой платок.
В ответ Дэн показал свою окровавленную салфетку:
— У меня есть, спасибо.
— Возьми, — повторил Пит. — Серьезно.
Дэн уверенно покачал головой:
— Все в порядке.
У него ныл живот. Дэн подозревал, что боль возникла скорее не от травмы, а от стыда за то, как неловко он вел себя в поезде. Ему хотелось компенсировать это каким-нибудь геройским подвигом, а принимать от другого человека его платок казалось чем-то противоположным героизму.
