Правительство Чума отправило за нами пустой шаттл на автопилоте. В нём было восемь рядов по тридцать два сиденья, рассчитанных на худых жури и потому слишком узких для человека. Надо было как-то в них втиснуться и застегнуть ремни безопасности, чтобы потом войти в атмосферу планеты.
– Ни у кого не влезает, милая, – сказал папа. – Постараемся сесть, как можем.
Я попытался оседлать разделитель между креслами, но он был слишком высокий и жёсткий. Тогда я сел как бы по диагонали, но от этого сильно болела спина. А балансировать на двух разделителях оказалось совсем невыносимо.
Мы все ломали голову, как устроиться в этих креслах. Наконец папа придумал набить их запасной одеждой, чтобы поднять сиденья до уровня разделителей.
С чем повезло первой семье на Чуме – так это с одеждой. По крайней мере, мне. Неважно, через сколько рук прошли голубая хлопковая рубашка и синие штаны с отворотами. Я был дико благодарен прежним владельцам за то, что они ничего на них не пролили.
Запихнув в кресло потёртые брюки цвета хаки и грязную куртку «Ёмиури Джайентс», я сел поверх одежды. Благодаря этому мне удалось застегнуть ремень безопасности. Он щёлкнул и тут же автоматически затянулся сильнее, причём настолько, что мне стало трудно дышать.
– Ремень меня душит! – пожаловалась Айла. – Долго нам лететь?
– Не знаю, я сама тут впервые, – ответила мама, едва сдерживая раздражение.
После того как выяснилось, что на Чум отправят нас, настроение у сестры скакало туда-сюда. Сначала она отказалась лететь. Наотрез. Потом мама объяснила, что в первую очередь нашу семью выбрали именно из-за Айлы.
– Нам нужен твой голос, – сказала она. – Жури очень интересовались нашим искусством, когда мы вели переговоры ещё с марсианской станции. Музыкой они особенно прониклись. Думаю, мы сможем с ними поладить, если ты выступишь вживую!
– Но у меня нет гитары!
– Споёшь без аккомпанемента, – предложил папа.
Айла поморщилась.
– Ох! Ну сколько раз повторять…
– Айла, – строго произнесла мама, – подумай о нашем положении.
Она не стала говорить прямо: «Судьба человечества зависит от твоего таланта». Никакой необходимости в этом не было. Сестра у меня хоть и упрямая, но не глупая.
– Ну, наверное, спою «Дом, милый дом», – наконец смирилась Айла.
– Прекрасно! – разом воскликнули родители, а мама ласково добавила:
– Можешь порепетировать перед отлётом…
– Нет, – отрезала Айла. – Мне это не нужно.
– Нужно, – возразил папа.
Убедить её так и не удалось, и они сильно из-за этого нервничали. Мы договорились, что сразу после приземления сестра споёт «Дом, милый дом», а потом мама произнесёт приветственную речь. Айла твердила, что с голосом всё в порядке, но мы не слышали её пения больше двадцати лет, так что доказательств у нас не было. Мама с папой не стали сильно на неё давить. Они радовались уже тому, что Айлу удалось оторвать от кровати и планшета с мультиками. За полтора дня до нашего отбытия моя сестра казалась почти такой же энергичной и разговорчивой, как до эвакуации с Земли. Она даже перебросилась парой слов с окружающими – для неё это был о-го-го какой прогресс.
Одна мамина подруга, та ещё болтушка, положила ладонь Айле на плечо и с волнением проговорила:
– Они будут просто в восторге, когда услышат твой голос! Да ты станешь ещё популярнее, чем на Земле!
Айла вся просияла и ответила:
– Об этом я и не думала.
Правда, её слова прозвучали скорее как «Ой, боже мой, вот было бы здорово! У меня снова появится смысл в жизни!».
Похоже, спасение человечества интересовало её куда меньше, чем возможность оказаться в центре внимания. Вслух я не стал это говорить. Прозвучало бы ужасно. Хотя было очень обидно, что меня берут просто за компанию с Айлой, а сам я как будто бесполезный.
– Мама выступит с речью, Айла споёт, а мы что? – спросил я у папы.
– Будем улыбаться как можно шире, – ответил он. – Постараемся показать, что мы самый весёлый, дружелюбный и компанейский народ во Вселенной!
– Изобразим золотистых ретриверов?
Папа ухмыльнулся.
– В точку!
Мне так понравилась моя шутка, что я решил пересказать её Найе. Она не оценила юмор и вздохнула.
– Ну вот, напомнил, что золотистых ретриверов больше нет.
– Ой… извини, – пробормотал я, и мы быстренько сменили тему.
Впрочем, когда за нами прилетел шаттл с Чума и пришло время прощаться, Найя обняла меня и сказала:
– Будь хорошим пёсиком, ладно?
– Конечно. Гав-гав!
– Нет, правда. Не хочу больше торчать посреди космоса.
– Знаю. Я постараюсь, честное слово. Буду таким умницей, что они все захотят взять меня к себе и кормить вкусняшками. Может, ещё бандану на шею повяжут.
Она ещё раз меня обняла.
– Удачи. Гав-гав!
Я сразу побежал к шаттлу – не хотел, чтобы Найя заметила, как мне на самом деле страшно. Ну а потом мы с сестрой и родителями втиснулись в узкие кресла и проводили взглядом работника техобслуживания. Он вышел из шаттла и запер за собой воздушный шлюз. Тот закрылся с тихим шипением, и мы остались одни.
– Ну, как настрой? – спросил папа. Он сидел в ряду за мной и мамой, рядом с Айлой.
– Мне страшно, – честно признался я. Мы ещё даже не вылетели, а живот уже свело, как будто мы неслись вниз по петле американских горок.
Мама взяла меня за руку.
– Это нормально. Можно бояться и всё равно быть храбрым, Лан.
– Прочитаем небольшую молитву? – предложил папа.
Мы помолились, и мне стало чуть-чуть легче. А потом отцепились от нашего корабля и проводили его взглядом, когда он мелькнул справа, за иллюминатором шаттла. Я совсем не мог шевелиться – так туго затянулся ремень безопасности. Искусственная гравитация перестала действовать, и волосы у меня встали дыбом.
– Всё сложится лучше некуда, – сказала мама. – Мы очень постараемся, и они быстро поймут, какие люди замечательные.
Ещё с минуту мы молчали, а потом папа спросил Айлу:
– Хочешь порепетировать?
– Нет.
– Уверена? Может, разок споёшь? На всякий случай?
– Нет! Всё будет в порядке.
• • •
В невесомости мы провели всего минут десять. Шаттл с рёвом прорвал первый слой атмосферы. Его затрясло, как будто он вот-вот разлетится на кусочки. Меня придавило силой инерции. Казалось, грудная клетка сомнётся, как банка из-под колы.
Потом динамическая нагрузка ослабла, дышать стало чуть легче, и в боковых иллюминаторах появились облака.
