Мне бросило затылком в пассажирское сиденье с такой силой, словно профессиональный боксер заехал мне кулаком в лоб. На мгновенье я точно лишился зрения, а потом темнота рассеялась, и все вернулось в обычный вид.
— Ты чего? — Лена явно что — то заметила. Выключила сирену, сбавила скорость. — У тебя кровь из носа.
— Ничего.
Я опомнился, захотел вытереть ее рукавом рубашки, что, собственно, и сделал — рубашка красная, будет незаметно.
— Ничего?! — нахмурилась следователь. — Ты думаешь, меня такой ответ устроит? Ты, может, не заметил, но у нас всю машину тряхнуло так, что мы чуть в аварию не попали! Это что было?
— Ладно, ладно, — побеждено протянул я, протирая глаза. — Задремал. Что — то приснилось не то, наверное.
— Шутишь?! — надавила Елена, явно давая понять, что от нее не отвязаться.
— Я видел мир… ну как в негативе. Или в фотографиях это называется сепией? В общем, все было однотонным.
— У — у — у, — присвистнула следователь. — Что — нибудь еще видел?
— Линии. Кривые, переплетенные. Они шли прямо по зданиям. Некоторые маленькие, как каля — маля, как огрызки граффити. А другие…
— Как вьющиеся узлы, — кивая, договорила она за меня.
— Ты что — то знаешь об этом?
— Ну еще бы. А ты нет?
— Как видишь.
— Ты вошел в контурный режим, Артем. Это умеют только одаренные.
— А! Ну теперь, конечно, стало понятнее.
Хотя, чего тут юлить, понятнее и правда стало. Мне уже хотелось списать увиденное на полу — сон — ан — нет, это был какой — то там контурный режим. А это значит…
— Ты видел плетения, наложенные на здания и машины, — сказала Лена.
— А кто их наложил? — спросил я. — Что они дают?
— Кто — чаще всего Контурное министерство, — ответила следователь. — Элементарная защита инфраструктуры от возможных дефектов.
— Звучит — то как, — прокомментировал я, разглядывая мелькающие в окне строения и подмечая, что вид у них был далеко не идеальный. — Но если на дома ставят защиту, почему они… мягко говоря, не в идеальном виде?
— Это, как правило, защита от магических разрушений. Ну неужели ты ни разу не видел, скажем, дуэли между одаренными? Хотя по закону это запрещено, дело — то не редкое. Вот здания от подобных «дарований» и защищены. Или возьми те же Прорывы, будь они не ладны. Когда их зачищают, особо не церемонятся, используют все силы. А это и взрывы, и стихии, и много чего другого.
Вот тут я плотно призадумался. Значит, под покрывалом «обыденного» мира скрывается много чего интересного. Или не так уж и много? Ну, подумаешь, наложенные плетения…
— Это способность? Этот Контур?
— Нет, — ответила Лена. — Если только назвать базовой способностью. Она доступна почти всем неслабым одаренным. А вот работать в Контуре — целая наука.
— Плетения накладывать?
— И накладывать, и вязать, и убирать их. Читать ауры, противостоять чужому дару или направлять свой. Но вот именно открывать Контур — обычно это одно из первых, чему учат родовые дома своих детей.
— Меня не научили, — сухо ответил я. — Так что был бы признателен, если бы ты рассказала об этом больше.
— Не время. Мы подъезжаем.
К патологоанатомическому отделению проехать было не так — то просто. Сперва шлагбаум, чтобы проехать на территорию. Потом — множество машин, припаркованных как попало.
— Напомни, зачем мы сюда едем? Будешь труп осматривать на предмет следов?
— Бессмысленно, — фыркнула Лена, выходя из машины. — Его одаренный на расстоянии сжег. Это в лучшем случае через твой Контур специалисту смотреть нужно. Но у нас нет цели поймать убийцу. Будем допрашивать убитого.
— Допрашивать? — уточнил я. — Ты не оговорилась? Он же мертв!
— И что? С нами будет некромант.
Глава 31
Мы — русские, с нами некромант!
Примерно так воспринимался мной ответ Лены, если она, конечно же, не шутила. Ну, подумаешь, человек умер — если надо допросить, значит, и мертвого достанем. Даже не стал уточнять, серьезно ли это следователь сказала. Я и так неоднократно успел продемонстрировать свои незнания по куче вопросов, так помолчу хотя бы тут, тем более что мы уже входили внутрь. В нос хлынул запах хлорки и формалина.
А внутри нас встречал белобрысый мужчина в белом деловом костюме с галстуком… Высокий, крепкий, но на вид едва ли старше двадцати пяти. Щеки немного румяные; выбрит так, что от щетины и не видно и следа.
— Добрый день, — дежурно поприветствовала его Лена.
— Гутен таг! — деловито ответил он и едва заметно поклонился. — Отто Виц к вашим услугам.
— Все готово? — торопливо спросила следователь. — Куда его привезли?
— Прошу за мной.
Отто говорил с акцентом — судя по всему немецким. Он повел нас по полутемному коридору, и довольно быстро мы оказались в большом помещении, где на металлических столах лежали трупы. Зрелище так себе: у всех бирки на ногах, кожа как правило белее белого, но есть разные случаи.
— Ваш пациент, — проговорил Отто, указывая рукой.
— В отдельную палату не могли его вывезти? — проворчала Лена. Инородных тел здесь было действительно много.
— Ферцаюнг! Заведующий сказал, что нет свободных палат. А время, насколько я могу судить, и так поджимает…
Евгенич… От него мало что осталось. Тело — черное, кое — где одежда запеклась под кожу. В морге было холодно, даже слишком холодно. Но ощущение было такое, что тело менталиста до сих пор испускало тепло.
Молчать я устал.
— Вы его… оживлять будете?
— Временно, — пожал плечами Отто. — Как всегда в такой работе и бывает.
— А как такое возможно? — не удержался я от еще одного вопроса.
— Артем, тсс! — встрепенулась Лена. — Сейчас не время.
— Ну почему же, — расслабленно ответил Отто. — Некромантия долгое время подвергалась гонениям, и неудивительно, что до сих пор многие не знаю принципов ее работы. Вот вы как думаете, молодой человек, а действительно — как такое возможно?
— Дар, — ответил я.
— Ну, само собой дар, — усмехнулся Отто. — Тогда мне следует спросить, что происходит с человеком после смерти.
— Разложение.
— Некробиоз. В клетки перестает поступать кислород, начинается некроз. Но мозг не отмирает единовременно. Кратковременные нейронные связи рвутся быстро, самые старые — последними. Про лимбическую систему и говорить нечего — даже уже совсем безмозглое пугало вполне может ходить и физически функционировать. Некромантия открывает нам возможность вернуть жизнь в те клетки, что еще не успели отмереть.
