— И человек оживает?
— Та часть его личности, что еще уцелела, — кивнул Отто. — Наш мозг существует в первую очередь благодаря энергии, а не материи. И именно энергию мы, некроманты, в него возвращаем.
— Время, — нервно напомнила Лена.
— Ферцаюнг, — опомнился некромант.
Отто открыл свой чемоданчик, достал кулон с зеленым удлиненным кристаллом, надел его на грудь Евгеничу. Затем достал тюбик, похожий на клей, и выдавил содержимое себе на язык. Вытекла некая синяя субстанция.
— Биттэ. Я буду здесь, — сказал Отто, встав за головой менталиста. — В физический контакт не вступаем, пациента не трогаем.
Некромант выставил руки по бокам от головы Евгенича, на уровне висков, и замер. С минуту ничего не происходило, затем тело Евгенича начало подергиваться, потом снова замерло. И тут глаза его распахнулись, загорелись зеленым светом.
Он что — то нечленораздельно прорычал и резко принял сидячее положение. Лена одернула меня за руку, дала понять, чтобы я отошел. Хотела допрашивать его лично.
— Пить, — выкашлял Евгенич.
— Ответишь на вопросы и будет тебе пить, — невозмутимо ответила она.
— Пить… — повторил Евгенич.
Лена обменялась взглядом с Отто. Тот отрицательно покачал головой.
— Послушай, — сказала она. — Чем раньше мы закончим, тем раньше тебе станет хорошо. Ответь мне. Кто тебя убил?
— Пи… меня? — вздрогнул Евгенич. — Ложь. Инце… инцен… Инсценирофка.
— Расскажи последнее, что ты помнишь?
— Пить меня. Расколют. Не дадут. Не дамся. Кругом враги, провокаторы, главари, они при…
— Тихо, тихо, — успокаивающе остановила Лена и перевела взгляд на Отто. — А его поумнее никак не сделать? Подкрути там чего — нибудь.
И без того напряженный некромант вздохнул, но больше никак не отреагировал.
— Итак, уважаемый Олег Евгеньевич, — вновь начала следователь. — Тогда вопрос простой. Сколько точек обработки акрия у охранного агентства «Апполон»? Одна на Николаевской улице. Другие где?
— Да, — кивнул Евгенич.
— Где другие? — с нажимом повторила Лена. — Улицы. Склады.
— Нельзя говорить, — ответил он. — Указом Сената Российской Империи от 24 декабря две тысячи двадцатого года частная собственность является…
— Тихо, — остановила его Лена. — Просто скажите, где еще обрабатывают акрий.
— Согласно новой дворянской реформе…
Лена закатила глаза.
— …Таким образом, собственность графов Медведевых охраняется статьями…
Евгенич хоть и оставался ходячим (да что там — сидячим) трупом, а законы знал. Он мог не помнить, как умер, мог вообще уже соображать через раз, но «выбить» из него показания получалось той еще задачкой. Хотя что тут удивительно? Перед ним стоит следователь в форме. Ведет допрос чуть ли не по всем стандартам СИЗО. Да у него в крови от такого брыкаться!
— Лен, — обратился я, взяв следователя под руку. — Дай я попробую.
И, не дожидаясь ответа, занял ее место.
Посмотрел в сверкающие изумрудом глаза. Сказал:
— Ты меня помнишь. Анальгин. Ты дал мне анальгин.
Евгенич смутился, задумался.
— Ложь, — промямлил он.
Тогда я продолжил:
— Трудоголики. Шрам. Добыча руды. Обработать трудоголиков. Генка. Генку помнишь?
— Генка! — воскликнул Евгенич.
— А меня теперь вспомни. Ты меня обработать не смог. Сказал мятежей больше не устраивать. Дал мне анальгин от головы.
— Генка сказал — подкидыш.
— Подкидыш! Да. Вспомнил, значит.
— Вспомнил, — как бы удивительно для самого себя сказал Евгенич.
— А теперь слушай, Евгенич. Вчера тебя пытались убить.
— Взорвать, — кивнул он.
— Знаешь кто? Скорее всего ваши же, медведевские. Может такое быть?
— Может. Может.
— Ага. Сегодня, Евгенич, тебя сжег неизвестный одаренный. Убил тебя.
— Не мог. Я под арестом.
— Смог. На расстоянии, не знаю как. Мы тебя через некроманта оживили.
На этих словах Отто сильно напрягся. Возможно, я сказал что — то неправильно, но так я видел хоть какой — то шанс.
— А где я? — спросил Евгенич, словно вообще ничего не видел. Возможно, так оно и было.
— Ты в безопасности, но время твое уходит.
— Плакать хочу.
— Понимаю. Это… тяжело.
— Плакать хочу.
— Ты можешь помочь…
— Плакать хочу! — повысил тон Евгенич, но крика не случилось, горло у него было осипшим, звуки хрипели, захлебывались.
— Соболезную тебе. Последнее желание. Последнее слово. Слышал такое? Передать кому — то что — то?
— Пить.
— Это можно устроить. Но сперва ты ответишь на мои вопросы. Кто и за что мог тебя убить?
— Медведе. Медведевы.
Опа. Вот так вот просто. Без догадок, версий, перечислений. Для едва соображающего трупа — прямо веское заявление.
— За что?
— За тебя.
— Меня?
— Что не проверил. Не пресёк. Дар твой.
— Как узнали про мой дар?
— Генка сказал.
— Он же мертв.
— Подняли. Оживили. Вспомнил.
— Ты знал? Почему не скрылся от них?
— Никогда не. Никогда не предупреждают. Решают сами. Убирают.
Аргумент. И весомый — недосмотр Евгенича обернулся побегом. Можно было бы даже допустить, что он был с рабами в сговоре — что ему мешало? Мотив может и странный, но для погрязших в криминале медведевских есть ли разница? Плохой менталист — мертвый менталист. Странно, что раньше они его терпели, никакими незаурядными способностями он не отличался. Хотя чего это я? Евгенич был адвокатом, а значит, ценили его за некую юридическую крышу, не просто же так оформили на него «Дары Колумбии». Тогда вообще нелогично.
— Значит, Медведевы, — подытожил я. — Хреново, Евгенич. Подло они с тобой. Отомстить не хочешь?
— Хочешь. Хотел.
— Расскажи про них все что знаешь. Мы найдем их, сделаем так, чтобы их арестовали. Мы разберемся. Где еще держат трудоголиков?
— Завод «Белый треугольник», — протянул Евгенич и принялся рублено, вяло, хаотично, но называть детали, а Лена принялась записывать их в блокнот.
Итого помимо Николаевской получилось три точки: две в городе и небольшой завод за Сестрорецком.
— Что ещё? — продолжил расспрос я. — Что еще у них есть?
