— Потому что его дела находятся в теневом сегменте столицы. Который, как известно, не меньше видимого.
— Теневой… бандитский, в общем.
— И бандитский тоже, — кивнул некромант.
— И чем этот барон так известен?
— Ночной губернатор, — снова повторил Отто как само собой разумеющееся. — Человек, который всё делает чужими руками и потому остаётся чист. Ему даже высокий титул не нужен, чтобы смотреть свысока на князей и графов. Клан его — один из самых сильных в Петербурге. Да и в стране, пожалуй, тоже. Барон сколотил собственную империю, живущую по другим законам. И эта теневая империя куда более влиятельная и фундаментальная, чем вся видимая нами политика. Или, если точнее, они очень сопряжены.
— Как — то туманно.
— Не то слово. Вся жизнь Тамбовского барона окутана туманом.
— Если он весь такой криминальный… почему журналисты вроде Нефедовой рассказывают не о нём, а о всяких Медведевых?
— Барон опасен, но пытается выглядеть справедливым. Он не появляется на публике, не посещает аристократические мероприятия, не делает провокаций. Это такой Робин Гуд криминального мира. По его скромным заверениям, он собрал бандитские племена под своим началом, потому что только в его железной хватке они будут подчиняться и не будут беспределить. Но стоит их распустить…
— Красивые слова. Вы в них верите, Отто?
— Я привык давно ни во что не верить. И точно знаю, что беспредел Тамбовские творили не меньший, чем Медведевы. И еще знаю, что вести с ними бизнес порой очень приятно и выгодно. Такие вот парадоксы.
Через минуту мы уже подъезжали к перекрестку Пяти углов. Ну как подъезжали — оцеплено всё было еще на подъездах, причем милицейскими машинами. На миг мелькнула мысль, что прибывших на стрелку просто арестовали, но эти наивные фантазии быстро сошли на нет, и я вспомнил, что милиция тут всецело сопровождает и помогает бандитам, неважно каким. Всё, что милиционеры и гаишники здесь реально могли — это огородить территорию от гражданских, чтобы в случае чего минимизировать, а лучшее вообще исключить лишние жертвы.
— Итак, Отто, действуем по плану. Если что — то пойдет не так, просто уезжайте. Я потом свяжусь с вами через Лену.
Глава 38
До перекрестка так просто не пройти. Кругом выставленные поперек дороги машины и нервные милиционеры. Улицы узкие, крыши…крышами лучше, но долго. К тому же наверняка на них попрятались снайперы, а где — нибудь на этажах — Лена с прослушкой.
Пришлось просить Отто несколько раз колесить вокруг перекрестка, чтобы найти удобные подступы. Милиция машину не пустит, а вот Тамбовские — могут. Только если я доберусь до самого барона…
— Ждите здесь, — сказал я некроманту, выходя из «Олдсмобиля». — Если договорюсь, вас пропустят, тогда и подъедете.
Впереди тоже было столпотворение машин, но уже бандитских. И самих братков.
— Опа, — окликнул меня кто — то сбоку, когда я миновал малиновую «восьмерку».
Лицо показалось мне смутно знакомым, и верно… Это был Бром. Тот лысый мужик, что вёз нас на стрелку к «Розе ветров». Внутренне я напрягся — уж кто — кто, а Бром не мог забыть, что ещё несколько дней я был рабом. Но ответ убил.
— Здарова, — весело сказал он и протянул мне руку. — Че н — на, быстро ты в рангах повысился, в натуре!
— И тебе привет, — равнодушно ответил на приветствие я, пожимая ему руку.
— А это Роза — Медуза, — показал он на длинного худого мужчину в очках. — Мой напарник.
Его напарник едва заметно кивнул мне. Странная кличка была мне знакомой…
— Это ты его по рации вызывал, когда у «Розы ветров» были? — вспомнил я.
— Его, конечно. У нас ведь как: Бром — сила, Роза — Медуза — голова.
— Вы про меня слышали вообще? — спросил я, решив убедиться, что они меня ни с кем не спутали. Слишком уж по — доброму говорили. — Что я как бы уже и не из ваших?
— Ну бывает, че! — усмехнулся Бром. — Я ещё тогда понял, что ты головастый, место себе найдёшь. А под кем ты там ходить будешь — та ну всякое бывает, н — на.
— С Генкой нехорошо получилось, — более мрачно сказал Роза — Медуза. — Но ты одаренный, к тебе и спрос теперь другой. Это Шрама был косяк, что тебя в такое горнило засунул. Да и сейчас приказ не шуметь, тут даже при желании не пошмаляешь, пока команду не дадут.
— В натуре, — кивнул Бром. — Мы вообще подумываем переметнуться кое — куда, больно уж нездоровый шухер пошёл.
— И правильно, — ответил я. — Я вообще — то по делу сюда. Через пару минут нужно будет вон ту машинку пропустить, — указал я на «Олдсмобиль». — Скажете своим разъехаться?
— Ля какая цаца, — присвистнул Бром, разглядывая автомобиль. — Ну, если по делу, то пустим.
А я двинулся дальше. Странные ребята. Им бы меня за километр обходить и стрелять на поражение. Даже немного будет жаль таких разваливать, когда всё случится. Но они свой выбор сами сделали, так что не мне их жалеть.
Пролез через ещё несколько машин и наконец достиг перекрестка. В центре народу тоже хватало. Вот стоит, опершись на трость, Тамбовский барон и его свита в малиновых пиджаках. По другую сторону стояли графы Медведевы, и в этот раз я мограссмотреть их получше. Относительно молодые — или им не больше тридцати, или у одаренных старение происходит медленнее, по крайней мере, внешне. У обоих — странные, несколько безумные улыбки и холодные сверкающие глаза. Вот как — то сразу понимаешь, что такие не просто готовы убивать, а готовы убивать с наслаждением.
За Медведевыми стоял Шрам, девушка в тактической обтягивающей одежде и ещё несколько явно «крупнокалиберных» бандитов. А вот за ними полукругом расположились рабы. Десятка два — три, не меньше. Среди них был даже алкаш Иваныч. Ну и чего их притащили? Я всерьез прокручивал варианты перестрелки, хотя в моём присутствии этого бы ой как не хотелось. И рабы при любом раскладе полягут первыми, ни за что.
Им втирают, что за пределами тоннеля их ждёт злой холодный мир, что свобода их только погубит. Что вся их «свобода» — это попасться на нож уличным бандитов или дубинкам милиции, что это голод, холод, нищета и неспособность обеспечивать кровом себя и близких в этом новом, опасном, быстро меняющемся мире. Возможно. Но если бы я так мыслил, то стоял бы сейчас среди них. А я не только, как заметил Бром, «вырос в рангах», но и действительно чувствовал себя свободным. И теперь хотел показать это им — тем, кто тогда отказался бежать или кого свезли сюда из других точек. Человеку могут сколько угодно врать и убеждать, но то, что он увидит лично, пошатнет любые его основы. Может не мгновенно, но пошатнет. Начнет расползаться, как вирус. И заставит думать там, где другие принимают «правильную» истину.
— …Шестьдесят на сорок — изначально гнилой расклад, — донеслась до меня речь Тамбовского барона, обращавшегося к Медведевым. — Либо мы делим дело на равных, либо…
