Очень кстати. Другой человек бросился на меня сзади.
Я пытался вывернуться — не успел… почувствовал на спине лезвие ножа.
Это уже было некстати — но все же лучше, чем острие ножа.
Я попытался ударить его затылком в лицо — не попал, продолжал извиваться и вертеться, наконец вытащил руки из карманов и схватил его.
Лезвие ножа плашмя прижалось к моей щеке. Я поймал руку, державшую нож, повалился на спину — он подо мной.
Он сказал:
— Ой!
Я перевернулся, встал на четвереньки, кулак смазал меня по лицу, и я вскочил.
В лодыжку мне вцепились пальцы.
Я повел себя не спортивно. Я ударил по пальцам ногой — нашел тело человека — ударил ногой два раза, сильно.
Голос Джека шепотом произнес мое имя. Я не видел его в темноте и не видел того, в кого выстрелил.
— Тут все нормально, — сказал я Джеку, — как ты?
— Высший класс. Это все?
— Не знаю, но рискнем поглядеть, кого я поймал.
Я направил фонарь на человека, лежавшего у меня в ногах, и включил. Худой блондин с окровавленным лицом; он изображал жука-притворяшку, и красные веки его дрожали в луче фонаря.
— Не валяй дурака! — приказал я.
В кустах грохнул крупнокалиберный пистолет… и другой, полегче. Пули прошили листву.
Я выключил свет, наклонился к лежавшему, ударил его по макушке пистолетом.
— Пригнись ниже, — шепнул я Джеку.
Меньший пистолет снова выстрелил, два раза. Где-то впереди, слева. Я сказал Джеку на ухо:
— Мы пойдем в домик, даже если они против. Держись ниже и не стреляй, пока не увидишь, куда стрелять. Вперед.
Пригибаясь к земле, я двинулся за Джеком по тропинке. Порез на согнутой спине натянулся, и от лопаток почти до пояса меня обожгло болью. Я чувствовал, что кровь стекает по бедрам, или так мне показалось.
В этой тьме красться было невозможно. Что-то трещало под ногами, шуршало вокруг плеч. Наши друзья в кустах пистолетов не студили. К счастью, хруст веточек и шуршание листьев в кромешном мраке — не лучшие ориентиры. Пули взвизгивали там и сям, но в нас не попадали. Мы не отвечали на огонь. Мы остановились у кромки кустарника, где ночь разжижилась до серого.
— Здесь. — Джек показал на прямоугольную тень впереди.
— Ходу, — буркнул я и бросился к темному дому.
Длинноногий Джек легко нагнал меня, пока мы бежали, по поляне.
Из-за черного дома выглянула тень человека, и его пистолет замигал нам. Выстрелы шли один за другим так часто, что слились в прерывистый грохот.
Потащив с собой Джека, я плюхнулся на землю и прижался к ней плашмя, если не считать того, что лицо мое остановила зазубренная консервная банка.
С другой стороны дома закашлял другой пистолет. Из-за дерева справа третий. Мы с Джеком тоже стали тратить порох.
Пуля набросала мне в рот грязи и камушков. Я выплюнул грязь и предупредил Джека:
— Высоко бьешь. Возьми ниже и на спуск жми плавно. В черном профиле дома образовался горбик. Я послал туда пулю.
Мужской голос вскрикнул:
— 0-о-ой! — А потом тише, но с большим огорчением: — Сволочь… сволочь!
Несколько горячих секунд пули шлепали вокруг нас. Потом ночь стихла, и тишина ее не нарушалась ни звуком.
После пяти минут затишья я встал на четвереньки и пополз вперед, Джек за мной. Почва была не приспособлена для такого передвижения. Трех метров нам хватило. Мы поднялись и оставшееся расстояние прошли как люди.
— Подожди, — шепнул я и, оставив Джека возле угла, обошел домик кругом: никого не увидел, ничего не услышал, кроме звуков, которые издавал сам.
Мы попробовали парадную дверь. Заперта, но хлипкая. Я вышиб ее плечом и вошел, фонарь в одной руке, револьвер — в другой.
Дом был пуст. Ни мебели, ни людей, ни следов их в двух пустых комнатах — только голые дощатые стены, голый пол, голый потолок с дымоходом, ни к чему не присоединенным.
Стоя посреди комнаты и оглядывая пустоту, мы с Джеком прокляли эту дыру от крыши до фундамента. Не успели мы кончить, как за дверью послышались шаги, в раскрытую дверь ударил белый луч света и надтреснутый голос сказал:
— Эй! Выходите по одному — и без фокусов!
— Кто это говорит? — спросил я, выключив фонарь и отступив к боковой стене.
— Целая стая помощников шерифа, вот кто, — ответил голос.
— Можете просунуть к нам одного, чтобы мы посмотрели? — спросил я. Меня сегодня столько раз душили, резали и обстреливали, что уже ничьим словам неохота верить.
В двери появился долговязый человек с худым задубелым лицом и Х-образными ногами. Он показал мне бляху, я вытащил свою карточку, и тогда вошли остальные помощники. Всего их было трое.
— Мы ехали по мелкому делу в сторону мыса и услышали стрельбу, объяснил долговязый. — Что происходит?
Я рассказал ему.
— Дом давно пустует, — сказал он, когда я кончил. — Тут кто угодно мог поселиться. Думаете, это Пападопулос, да? Будем поглядывать, может, его, а может, его друзей заметим — тем более обещаны такие деньги.
Мы поискали в лесу и никого не нашли. И тот, с которым я боролся, и тот, в которого я стрелял — оба исчезли. Мы с Джеком доехали до Сосалито с помощниками шерифа. Там я отыскал врача, и мне забинтовали рану. Врач сказал, что порез длинный, но не глубокий. Потом мы вернулись в Сан-Франциско и разошлись по домам.
Так закончился этот день.
А вот что случилось на другое утро. Я этого не видел. Я услышал об этом около полудня, а ближе к вечеру прочел в газетах. Тогда я еще не знал, что меня это лично касается, но позже узнал — и расскажу по поряжу.
В десять часов утра на людную Маркет-стрит спотыкаясь вышел человек, голый от разбитой макушки до окровавленных пяток. С его голой груди, спины и боков свисали узкие ленточки мяса, сочившегося кровью. Левая рука была сломана в двух местах. Левая сторона лысого черепа вдавлена. Часом позже он умер в больнице скорой помощи — не сказав никому ни слова и все с тем же отсутствующим выражением в глазах.
Полиция без труда прошла назад по следу из кровавых капель. Он окончился красным пятном перед маленькой гостиницей в переулке рядом с Маркет-стрит. В гостинице полиция нашла комнату, откуда выпрыгнул, упал или был выброшен этот человек. Постель, пропитанная кровью. На ней разорванные, скрученные и завязанные узлами простыни, служившие веревкой. Кроме того, полотенце, которым пользовались как кляпом.
Судя по находкам, голому человеку заткнули рот, связали его и стали обрабатывать ножом. Врач сказал, что ленты на теле вырезаны, а не вырваны. Когда орудовавший ножом ушел, голый человек вывернулся из пут и, вероятно, обезумев от боли, выпрыгнул или выпал из окна. При ударе о землю он проломил себе череп и сломал руку и тем не менее сумел пройти еще полтора квартала.
