Вот он — дедовский дом. Черемуху у скамьи спилили, а жаль. Вкусная была ягода, крупная. Клара подошла к калитке, как обычно, открыто. Вымощенный булыжником двор по периметру зарос травой, в которой прятались кустики ирисов. Из загона для кур слышно озабоченное кудахтанье. Крыльцо затерто, половицы просели. На поручне — консервная банка, забитая до краев окурками.
Клара постучала в дом, дверь заперта.
— Эй, есть кто-нибудь! — крикнула Клара.
Молчанье в ответ. Прогулялась по садам, до огорода дошла — никого. Села на крыльце в ожидании хозяев. Так промаялась часа два.
— Это кто тут пожаловал?! — раздался скрипучий голос, открылась калитка. Во двор вошел сутулый старый мужчина. Панама затеняла его морщинистое, гладковыбритое лицо.
— Отец? — спросила Клара. Почему-то ее сознание отказывалось признавать его старым, не укладывался в голове этот образ.
— У тебя есть отец? — зло ответил Кузьма.
— Я — Клара — твоя дочь.
— Видел тебя по телеку, — пренебрежительно ответил он. — Зачем приехала?
«Тот еще кретин, — подумала Клара. — Мама была права».
— Поговорить, — ответила она.
— Когда я к тебе приезжал, не хотела ты говорить. На порог не пустила.
— Не начинай! — прикрикнула Клара. Ее разрывало от глухой несправедливости. — Я же не лезу к тебе с вопросами, почему ты бросил меня. Какие у тебя могут быть претензии?!
— Я тебя бросил?! — Кузьма ухмыльнулся, взял сигарету, раскурил. — Ты, доча, не помнишь, сколько я тебя у школы караулил, у дома ждал, повидаться хотел. Ты гнала меня в шею. Я понимаю, мать запретила, но ты же уже взрослая была.
— Предал ты нас.
— Ты все такая ж упрямая, — Кузьма выдул густую струю дыма.
— А чего приезжал?
— Думал тебя с сестрой познакомить.
— С кем? — Клара нахмурилась.
— Дочь моя младшая Мила. Она в Москву переехала, я вас познакомить хотел.
— Вон оно как… — Клара покачала головой. — Что вам понадобилось вдруг, что про Клару вспомнили? Деньги? Связи? Устроить куда твою Милу?
— Ерунду не чеши! — рыкнул Кузьма.
— Не нужна мне твоя Мила, тебе ясно?! — прошипела Клара.
— Не нужна?! Так и дуй домой!
Клара заехала кулаком по перилле так, что консервная банка подскочила и с грохотом скатилась по крыльцу, усеивая пол вонючими окурками.
— Чтоб тебя! — Клара выбежала со двора, сдерживая то ли негодование, то ли подступавшие слезы.
Завела мотор, да и дернула отсюда. Последний раз она была здесь! Клара ехала по селу, а мыслями продолжала высказывать отцу про боль, которую он нанес им с матерью. Ругала его всеми словами, что приходили на ум. Клара уже не видела красоты этой деревушки. Враз она стала серым размытым пятном. По наивности своей три часа назад она с упоением вспоминала беззаботное детство. А сейчас вся эта блажь превратилась в большую жирную кляксу.
Клара не обратила внимание на стоящую возле остановки маршрутку. Она ехала мимо, как из-за маршрутки на дорогу выскочил мужичок. «Плюх!» — раздался хлопок. Мужичок от удара отскочил в сторону.
Клара заглушила мотор, глаза застлала пелена слез. Выскочила из машины и бросилась к пострадавшему. Василий, потрясенный, со своим саквояжиком стоял у обочины.
— Ты?! — спросила шокированная Клара. — Цел?
Василий раскрыл портфель и проверил сохранность содержимого — бутыль наливки.
— Цела, родимая, — подтвердил он.
Клару сотрясли рыдания. Василий достал из кармана флягу, протянул. Кузьминична отвернулась.
— Пей, — сказал он. — Я сам поведу.
Когда Клара успокоилась, сели в автомобиль. Василий выяснил, что она уехала из отчего дома несолоно хлебавши. Он развернул машину к дому.
— Я не пойду к нему, — сказала Клара.
— Я пойду. Зачем уезжать, дело не сделав? Подождешь меня в машине.
Когда Василий вошел во двор, Кузьма мел крыльцо.
— Ты еще кто такой?! — встретил он гостя враждебно.
— Зять будущий, — ответил Василий.
— Нет у меня зятя. Был, да слинял.
Василий вытащил бутыль наливки из саквояжа.
— Я новый зять, руки твоей дочери пришел просить.
— А Милка почему не с тобой? — настороженно спросил Кузьма. Его взгляд уже успел зацепиться за бутылек.
— Потому что люблю я дочь твою Клару.
— Нет у меня дочери Клары.
— Стаканы есть?
Кузьма недоверчиво оглядел Василия, но наливка сделала свое дело.
— Заходи, — сказал он, открывая дверь дома и кредит доверия.
Через полчаса за столом сидели все трое: отец с дочерью и лже-зятем.
— Милку муж бросил, она одна в Москве осталась. Одиноко ей, души родной рядом нет. А тут ты, оказывается, в Подмосковье живешь. Я решился вас познакомить. Давно хотел, но ты гнала все меня, на звонки не отвечала. Я подумал, что взрослая уже, обиды все позади. Сестры же вы, — говорил оттаявший Кузьма.
— Я думала, что вы за деньгами. Ко мне родственники обращаются только за этим. — говорила Клара.
— Тебя, доча, всегда любил. Мать запретила общаться, так я тайком к тебе бегал. Но ты не принимала меня. Волком выл я тогда. А когда на порог не пустила, подумал, что все, ничего и не сложится. На всю жизнь для тебя врагом останусь.
— Прости, пап.
— И к Миле ты зря так. Она хорошая, — Кузьма прослезился.
Клара обняла отца. Василий вышел на улицу.
Когда вернулся, говорили уже о корнях.
— Смирновы из Голозерска. Они жили в рабочем бараке на окраине. Вениамин трудился на кабельном заводе. В свободное время картины писал про то неспокойное время. Я слыхал, были полотна: «Стачка на заводе», «Расстрел рабочих золотых приисков». Возможно, они другим родственникам достались. Потом Вениамин в большевики заделался. Говорят, в одно время задумчивый сделался, молчаливый. Тогда он принялся за картину «Большевики убивают попа». Эта была последняя его работа перед тем, как он пропал без вести. У него сын Иван подрастал, картина досталась ему как память об отце. А дальше его сыну, и мне, — рассказывал Кузьма.
— А что за историк ко мне приходил, картиной интересовался? — спросила Клара.
— Да, был историк, — почесал затылок отец, пытаясь вспомнить. — Из Голозерска. Летопись края писал. Вениамином интересовался. Я ж и сам о нем толком не знаю, сказал, что художником был. Тогда историк начал про картины расспрашивать. Я и сказал, что одна картина у тебя.
— А как его звали, не помнишь?
