— Там живет моя ба. Моя бабушка. Мне очень хочется снова ее увидеть.
Уорден не смеется. Он пристально смотрит на нее.
— Когда вы виделись в последний раз?
— Пару лет назад. Обычно мы ездили к ней каждое лето, но в этом году я…
Она замолкает, не закончив предложение, глаза наполняются слезами. Дон кусает губы и отворачивается.
— Постоянно думаю, что она может умереть, пока я здесь, — говорит она каменному хребту, озеру, поляне
(всем, кроме Уордена).
— Вдруг она умрет и я больше никогда ее не увижу? А все потому, что я самовлюбленная эгоистка, которой было некогда навестить бабушку!
Все же из ее глаз текут слезы. Дон, разозленная и смущенная, вытирает их, пытаясь протиснуться мимо Уордена и пойти дальше. Но Уорден протягивает к ней руку и касается ее плеча — не грубо, как вчера, когда затягивал на ней ремни, а нежно.
— Эй, — говорит он и ждет, когда Дон посмотрит ему в глаза. — Ты обязательно с ней встретишься.
Дон снова вытирает глаза, ненавидя и себя, и этот дурацкий поток слез.
— Я все еще жалкий Медвежонок. Я могу проторчать тут до самого Рождества.
Однако Уорден смотрит на нее не мигая, его зеленые глаза серьезны и невероятно притягательны.
— Мы выберемся отсюда. Ты снова увидишь свою ба, я тебе обещаю.
И Дон ему верит.
36
Лагерь разбивают на берегу маленького озера в тени — кхе-кхе — горы Пук.
Эмбер называет водоем каровым озером. Что бы это ни значило, оно размером с обычный бассейн, только вода в нем ледяная. Как и воздух тут, кстати; каждый укутывается во все, что может найти у себя в рюкзаке, а после ужина все сидят у костра, завернувшись в спальные мешки.
Лагерь окружен разбросанными вокруг огромными валунами. Деревьев на возвышенности не так много, только горные травы и малюсенькие растения — по словам Эмбер, лишайники, — которыми порос крутой склон. Впереди высится Вороний Коготь: гора устремляется в полуночное небо так высоко, что приходится задирать голову, чтобы рассмотреть ее полностью. От лагеря до ее вершины полмили, но даже отсюда она кажется почти отвесной.
— Надеюсь, погода не испортится, — говорит Кристиан. — Если во время подъема пойдет снег, будет настоящий геморрой.
— Не тревожьтесь, — тут же уверяет их Эмбер. — По прогнозу завтра вечером, возможно, будет дождь, но мы к тому моменту уже спустимся с горы.
Она ободряюще улыбается Дон. Та в ответ тоже выдавливает улыбку, хотя у нее не получается смотреть на наставницу, не представляя при этом, как эти двое, Эмбер и Уорден, занимаются сексом, отчего ее наполняет чувство глупой ревности.
Умолкни, говорит она своему разуму. У тебя сейчас есть проблемы посерьезнее. Завтра тебе нужно подняться почти на полмили в небо.
В этот вечер Лукас держится на расстоянии.
Наверное, он наблюдал за тем, как Дон и Уорден весь день шли рядом, и тоже ревнует. Он мог заметить, как Дон начала плакать, а Уорден кинулся ее успокаивать.
А может, он просто устал и тоже боится забираться на гору Пук.
В любом случае Лукас за весь вечер не сказал Дон ни слова. Теперь он всегда с Алексом: они обсуждают спорт и видеоигры, словно двое неразлучных друзей. Лукас пытается делать вид, что игнорирует Дон, но она все прекрасно понимает. Он украдкой посматривает на нее, когда думает, что она не замечает.
А как только Дон перехватывает его взгляд — тут же отводит глаза в сторону.
Утро наступает слишком быстро. Дон просыпается и никак не может вспомнить прерванный сон, помнит только, что они с Уорденом находились в каком-то теплом месте и она была по-настоящему счастлива.
А просыпается она, дрожа от холода под своим брезентом, как раз когда небо вновь начинает светлеть. Закончилась еще одна беспокойная ночь.
Все, кроме наставников, двигаются медленно, с трудом. Эмбер уже развела костер, на котором кипит вода для овсянки. Она дружелюбно смотрит на Дон, пока та выползает из своего спального мешка.
— Хорошо спала?
Дон пожимает плечами и бормочет что-то про кофе. Затем отходит от лагеря, чтобы пописать за одним из валунов.
Пока ее нет, творится черт знает что.
37
— Ублюдок! — кричит Кайла, когда Дон выходит из-за огромного валуна, с ужасом представляя, как теперь придется мыть руки в ледяной воде карового озера. Впрочем, от крика Кайлы Дон тут же обо всем забывает.
Кайла в ярости.
— Еще раз тронешь мою задницу, кретин, клянусь, я тебя зарежу!
Она кричит это Кристиану, а тот пятится от нее с поднятыми руками и широко раскрытыми глазами, мотая головой и похихикивая, вроде как: Успокойся, сумасшедшая. Потом он оглядывается и замечает, что все взгляды устремлены на него, и от этого даже слегка краснеет.
— Это вышло случайно, Кайла, — говорит он. — Не психуй.
— Ага, конечно, случайно! — орет она в ответ. — И сколько еще таких случайностей ты мне собираешься устроить, козел? Думаешь, я такая идиотка, что куплюсь на твою чушь?
Лицо Кристиана каменеет. Голос звучит резче.
— Успокойся! Я извинился, так что поставим на этом точку. А продолжишь наводить панику — мне придется…
— Что придется? — спрашивает Кайла. — Понизить меня до Черного Медведя, чтобы трогать мою задницу еще два месяца?
Кристиан пытается возразить, однако Кайла только отмахивается, поворачиваясь к своей палатке.
— Все знают, что ты задумал, — говорит она. — Урод.
Кристиан хлопает в ладони.
— Ну все, я тебя понижаю. Ты снова Черный Медведь. Поздравляю.
Кайла показывает ему средний палец через плечо.
— Тогда Бурый Медведь.
Она в ответ нараспев:
— Да-а поше-ел ты-ы-ы!
— Тогда Медвежонок, — продолжает Кристиан. — Надеюсь, теперь ты довольна.
Буквально мгновение Кайла молчит. Потом наклоняется к своей палатке — Дон кажется, что она наконец-то решила проигнорировать Кристиана: вдруг, если Кайла закроет рот, он уйдет. Но все происходит совсем иначе.
Кайла снова встает, разворачивается, а в ее руке — большой неровный камень, по лицу текут слезы.
— Я тебя ненавижу! — взвизгивает она.
И бросается к Кристиану с камнем. Целясь в него заостренной стороной.
