— Слушай, ****ашка, а спидоносец-то на тебя смахивает! — обрадовал его Крюков. — Дашь пять долларов, тогда никому не скажу!
— А рублями не возьмешь? — нахально поинтересовался друг стариков.
— Рублями теперь даже твои старые наркопердуны не берут, — осадил его Крюков. — Значит не дашь? Ну и хрен с тобой! Мне эта морда еще пару-тройку знакомых напоминает. Пойду их потрясу, может раскошелятся.
Не все же такое говно как ты!
И гордо покинул комнату милиции.
— Сам ты говно! — Иванашко не сразу нашел что ответить, поэтому ему пришлось орать через весь вестибюль к неописуемому восторгу публики.
Еще бы! Когда менты ругаются между собой, для народа это — праздник души. А уж когда дерутся!.. Но такое, увы, случается крайне редко.
* * *
Крюков остановил машину у очередного белого здания с красным крестом. В отличие от обследованных им ранее, бюджетных и убогих, это можно было считать утопающим в богатстве. Дорожки не растрескались облицовка не выщерблена, фонари горят. Чем не роскошь по нынешним временам?
На табличке у двери значилось: "Центр исследований крови. Фонд Вагнера". Собственно, Центр исследований крови занимал небольшую боковое крыло основного, действительно роскошного здания медицинского вагнеровского комплекса.
На вахте Крюкова остановил охранник в камуфляже. На его нарукавном шевроне значилось: "РИФ-секьюрити".
— Странно, — заметил Крюков, помахав перед носом охранника своей ксивой. — Ведь вашу контору, вроде, разогнали.
— Это там проблемы, — страж неопределенно покрутил над головой пальцем, — наверху, в главном офисе. Мы к их паклям отношения не имеем.
Наше дело порядок поддерживать, а главным образом — наркоманов гонять.
— Смотри-ка, одно дело делаем, — удивился Крюков и представился. Крюков из спецухи.
Он протянул охраннику руку. Тот пожал ее и представился в ответ:
— Драгун.
— Это погоняло или еврейская фамилия? — поинтересовался Крюков.
— Прозвище, — ответил охранник. — По фамилии меня последний раз старшина в карантине называл, когда я в бригаду служить пришел. Я от фамилии отвык давно.
— А почему Драгун? Ты кавалерист, что ли?
— Нет, снайпер. Из СВДшки, винтовки Драгунова, когда-то неплохо бил. И спать, и срать с ней ходил. Вот и прозвали.
Крюков на всякий случай продемонстрировал охраннику универсальный фоторобот. Но тот лишь отрицательно покачал головой.
— По такому документу и себя не узнаешь! У персонала поспрашивай.
Только когда внутрь пойдешь, клевый прикид не забудь надеть.
И выдал Крюкову обязательный для прохода в помещение комплект:
безразмерный белый халат и белый же поварской (на докторский он мало походил) колпак, который сразу съехал Крюкову на уши. На ноги пришлось намотать похожие на тряпичные валенки бахилы.
Приобретя столь молодцеватый вид, Крюков вяло поплелся по коридору. Он чувствовал себя пугалом и полным идиотом. Ходить по Центру и приставать с вопросами к женскому персоналу как-то сразу расхотелось.
Но альтернативы не было. Крюков вздохнул и открыл первую дверь в надежде, что наткнется на мужика. А если на женщину, то на некрасивую и немолодую. Ему повезло. За дверью снова оказался охранник в камуфляже.
— Сюда нельзя, — предупредил он. — Здесь отделение тяжелобольных.
В подтверждение его слов из-за стеклянно-матовых дверей отделения раздался стон, больше похожий на звериное рычание. Крюков недоуменно покрутил головой:
— У вас там что, медведь болеет?
— Ага, бурый, — непонятно чему ухмыльнулся охранник и закрыл перед носом Крюкова дверь.
Крюков пошел дальше. За следующей дверью ему повезло гораздо меньше. Хозяйкой кабинета была женщина молодая и красивая. За неимением шпор Крюков звякнул завязками бахил. Не получилось. При этом он особенно четко ощутил как колпак съезжает ему на уши.
— Здрасте, доктор, — как можно веселее сказал он. — Я ищу брата пропавшего в годы войны в блокадном Ташкенте. Не поможете? Вот его портрет, взгляните. Видите, как мы похожи? А что вы делаете сегодня вечером? В смысле как вас зовут?
— Вечером, как видите, я работаю, делаю анализы крови. А зовут меня Мария.
— Правда? А "Кровавую Мэри" — это не в честь вас назвали?
Хе-хе… Или наоборот?
Почему-то когда ощущаешь себя идиотом, то и шутки выходят идиотские.
— А почему вы ищете своего брата у нас? — судя по тому, что Мария просто улыбнулась, а не расхохоталась, бравый вид Крюкова не произвел на нее должного впечатления. Наверно привыкла.
— Он страдает вампиризмом, — страшным шепотом сообщил Крюков. — Куда же ему еще податься, как не к вам? Кушать-то хочется. А у вас тут крови, поди, залейся — как на Лубянке или в гестапо. Я неправ?
Дверь открылась и в нее осторожно вошел ребенок. Крюков посмотрел на него и чуть не подавился очередной плоской остротой. Мальчику было лет шесть, и он напоминал фильмы о заключенных немецких концлагерей или о голоде в Поволжье.
Это был обтянутый кожей скелетик на тонких ножках. В глубине огромных глаз таилось недетское выражение, какая-то стариковская мудрость. Может быть это было предчувствие смерти? Ребенок был обвешан резиновыми трубками как собака работы Павлова.
Он подошел к Крюкову и попросил:
— Дяденька, нагнитесь. Я что скажу…
Донельзя расстроганный — впору слезу пустить — Крюков наклонился к нему. Мудрый старичок ловко ухватил маленькими пальчиками за края крюковского головного убора и натянул колпак ему на глаза, чуть ли не по самый подбородок.
— А за свет надо денежки платить! — счастливо пропищал он.
Когда Крюков стянул докторско-поварской колпак с головы, малолетнего хулигана уже и след простыл.
Мария светилась так, будто ребенок был ее собственным и только что наизусть отбарабанил стихотворение Пушкина "Ленин и печник" вкупе с таблицей умножения.
— Это не вы его научили таким изящным приколам? — поинтересовался Крюков. — Исключительно тонкий галльский юмор.
— Нет, но я рада, когда он так шутит, — призналась Мария. — У него это единственная радость в жизни. И, боюсь, последняя.
Крюков вдруг почувствовал себя совсем погано и тоскливо передернул плечами:
— Хорошо, хоть, что он сам этого не понимает.
— Почему? Понимает, — вздохнула Мария. — У него здесь в стационаре были друзья — мальчик и две девочки. Они все умерли.
Крюкову стало совсем не по себе.
— А что с ним?
— СПИД. Заразили в роддоме.
— И у него нет никаких шансов?
