— Хорошо, пойдемте с нами, — ответил Максимов, и они все вместе пошли к двери с табличкой «Служебный вход».
Войдя, они попали в небольшой пустынный коридор. Возле стен стояло несколько каталок. По обе стороны коридора располагались небольшие помещения без дверей. Максимов заглянул в одно из них. В центре высился стол из нержавейки, формой напоминающий хирургический. Возле него находился еще один небольшой столик на колесиках, на котором, поблескивая металлом, в нагромождении лежали разнообразные хирургические инструменты. В помещении витал неприятный запах.
Максимов вернулся в коридор. Лева стоял, зажав нос пальцами, и от этого казалось, что его глаза на лысом черепе сейчас вывалятся из орбит. Коля, сморщив лицо, озирался по сторонам. Стараясь сократить время пребывания в этом неприятном месте, Максимов подал голос:
— Есть тут кто живой?
— С живыми у нас тут обычно не очень, а вот с теми, кто наоборот, недостатка нет, — раздалось из одного помещения.
Из крайней комнаты появился пожилой невысокий человек. Он был совершенно седой и с виду похожий на профессора, в темно-зеленом халате с резиновым фартуком поверх. Этот фартук был старый, засаленный и весь в каких-то затертых пятнах бурого цвета.
— Вы кого-то здесь потеряли? — внимательно глядя на пришедших, задал вопрос седой человек.
— Здравствуйте. Мы из милиции, — вынув из кармана удостоверение, произнес Максимов. — Вчера неопознанный труп вам доставили. Нам бы взглянуть.
— Ах, из милиции… Неопознанный, ну да, да, обычное дело. Сейчас найдем вашего неопознанного, — произнес человек в фартуке и вновь скрылся в помещении, из которого только что появился. — Не стесняйтесь, товарищи, проходите.
Гости заглянули в комнату. «Профессор» стоял возле стола и листал серый засаленный журнал с привязанной к переплету ручкой. Он водил пальцем по исписанным корявым почерком страницам и что-то бормотал. Наконец палец остановился на какой-то строчке, и мужчина произнес:
— Да, вот есть такой, его вчера вскрывали. — Он посмотрел на пришедших. — Ну, пойдемте, взглянем. Взглянуть — это всегда пожалуйста, он против не будет.
Все вместе они вышли в коридор и направились к одной из комнат напротив. Подойдя к огромной холодильной камере, располагавшейся у стены, «профессор» открыл металлическую дверцу и, засунув голову внутрь, стал сверяться с бирками. Удовлетворенно хмыкнув, выдвинул наружу носилки, на которых Максимов узнал вчерашнего утопленника.
— Вот, этот ваш, любуйтесь, — произнес старик и добавил: — Вы тут занимайтесь пока, а я пойду, у меня еще куча дел. Как закончите, шумните мне, Николаич я, — произнес он и вышел из комнаты.
Пузановский подошел к телу, взял его за руку и повернул ее таким образом, чтобы лучше была видна татуировка на плече.
— Ну, что скажешь, Лева? — спросил он.
Лева, скривив рот, подошел к телу, присел рядом на корточки, поводил подушечкой указательного пальца по татуировке и внимательно стал рассматривать ее. Через несколько минут достал из кармана широких штанов лупу и стал изучать татуировку через нее. Закончив, Лева встал с колен, засунул лупу в карман и, ничего не говоря, принялся с усердием, очень обстоятельно отряхивать штаны. Максимов и Пузановский удивленно переглянулись. Наконец, смахнув все видимые и невидимые пылинки со своих уникальных брюк, Лева выпрямился и с видом большого знатока, выдержав паузу, как настоящий артист, произнес:
— Безусловно, крайне интересная вещица и очень необычная задумка. Но доподлинно ничего сказать не могу.
— Совсем? — разочарованно произнес Максимов.
— Понимаете, это никакая не типичная татуировка и сработана она не профессионалом, хотя, — Лева почесал затылок, — стоит признать, и неплохим мастером, со своим почерком.
— Лева, ты уверен, что это не типичная татуировка? — с недоверием спросил Пузановский.
— Совершенно, — с вызовом глядя на Колю, ответил Лева.
— Но что вы думаете на этот счет? — не сдавался Максимов.
— Трудно сказать что-то определенное… могу лишь предположить… — Лева вновь почесал лысый затылок. — По общей стилистике могу примерно определить специфику.
— И?.. — нетерпеливо произнес Коля.
Лева снисходительно посмотрел на Пузановского и произнес:
— Возможно, человек, сделавший ее, имел какое-то отношение к органам или силовым структурам.
У Максимова от этих слов Левы вновь неприятно заныл больной зуб.
— Поточнее можно? — напрягшись, спросил следователь.
— Возможно, какие-то спецслужбы или спецподразделения… возможно… — хотел было что-то добавить, но, видно, передумал Лева и стушевался. — Ну, это уже вам виднее. Точнее сказать не могу, извините.
— Возможно, армия или флот? — предположил Максимов.
— Армия, ну, может быть, — неуверенно произнес Лева. — А флот — нет, вряд ли.
— А инкассатором этот человек мог быть? — внезапно спросил следователь.
— Инкассатором? — Лева вновь почесал затылок. — Инкассатором, пожалуй, вполне. Но вы понимаете, что человек, работающий, например, инкассатором, никогда не будет делать себе подобную татуировку. Это несколько иное… понимаете… образ жизни, что ли, — Лева старательно подбирал слова. — Чтобы сделать подобное, нужно жить этим… Ну как-то так. Не знаю, поняли ли вы меня.
— Да куда уж нам, — с усмешкой заметил следователь.
— Хотел еще попросить вас… — вновь произнес Лева. — Я с удовольствием познакомился бы с мастером, сотворившим это произведение. Если у вас будет такая возможность, был бы вам очень признателен.
— Я бы и сам с ним с удовольствием познакомился, — иронично произнес Максимов.
Следователь посмотрел на Пузановского. Тот внимательно слушал Леву и даже свой портфель с запасом провианта, который никогда не выпускал из рук, поставил на пол. Поняв, что из Лени больше выудить ничего не удастся, Максимов крикнул в сторону коридора:
— Николаич, принимай клиента взад.
Через несколько секунд в комнате появился Николаич в высоких резиновых перчатках.
— Так вы уже закончили? — спросил он. — А кто его забирать-то будет?
— Некому его забирать, — ответил следователь. — По крайней мере, пока.
— Вот оно! Вот это и есть то самое одиночество! — с профессорским видом, подняв указательный палец, произнес старик. — А то вот моя, бывает, разругаемся с ней, начинает на меня зудеть: «Вот уйду от тебя — останешься одиноким». А я ей: «Разве это одиночество? Это так, мелочь, временное затруднение». Одиночество — это вот у него, — он кивнул в сторону трупа. — Когда некому забрать из морга. Вот это я понимаю, одиночество! А все остальное — так, сущие пустяки, — вновь подняв указательный палец, закончил он.
— Ну, ты, Николаич, и юморист, — почесывая живот и сотрясаясь от смеха, произнес Коля.
