— Нет.
— Вы уверены? Ваша сестра никогда не упоминала его?
— Нет. Я совершенно уверена.
— Мы с мистером Вулфом прекрасно знаем его. Мы убеждены, что он не убивал вашу сестру. Я не говорю, конечно, что мы знаем о нем все. Возможно, он даже и был тем покровителем, который оплачивал квартиру вашей сестры… Вы качаете головой.
— Она не качала головой, — сказал Флеминг.
— Извините, значит, мне показалось. В любом случае, платил он или нет, мы не верим, что он убийца, потому мистер Вулф и послал меня к вам. Если мистер Кэтер предстанет перед судом… сами понимаете, к чему это приведет. Все, что к тому времени будет известно о вашей сестре, выплывет наружу. Как вы знаете, суд присяжных должен оправдать подсудимого, если в деле достаточно оснований для сомнения в его виновности. Вот мы и хотим, чтобы в деле возникло достаточно сомнений для того, чтобы полиция не передала этого дела в суд. Вы ведь часто виделись с сестрой, верно?
— Очень ловкий ход, — прервал Флеминг, — но должен напомнить вам, что для моей жены одинаково плохо, состоится суд над виновным или невиновным человеком. Я не могу в этом согласиться с ней, но ведь Изабель и в самом деле приходилась ей сестрой.
— Нет, — покачал головой я. — Это вовсе не ловкий ход. Нам и вправду нужно только внести в дело достаточные сомнения. Например, доказать полиции, что веский мотив для убийства имелся еще у кого-то. Или выяснить, что Изабель говорила кому-то, например вашей супруге, о том, что ей угрожают. Или еще что-то в этом роде. Кстати, если даже полиция изобличит преступника, суд над ним будет менее тяжелым для вашей супруги, чем суд над Орри. Нам, между прочим, известно, какими уликами против Орри располагает полиция.
— Какими?
— Не могу сказать. Это конфиденциальные сведения.
Барри Флеминг прищурился:
— Знаете, мистер Гудвин, я преподаю математику и люблю решать задачи. Эта задача, конечно, ближе для моей жены, чем для меня, но тем не менее это также вызов для моего ума. — Он потрепал жену по колену. — Ты не возражаешь, дорогая, если я признаюсь, что хотел бы помочь распутать эту загадку? Но я не стану вмешиваться. Я разделяю твои чувства. Делай как считаешь нужным.
— Вполне справедливо, — сказал я и обратился к миссис Флеминг: — Так вы часто виделись с сестрой?
Она положила ладонь на руку мужа:
— Да.
— Один-два раза в неделю?
— Да. Почти каждую субботу мы вместе обедали, потом шли в театр или в кино. Мой муж субботними вечерами играет в шахматы.
— В газетах написано, что позавчера, когда вы пришли туда, вам не ответили на звонок и вас впустил управляющий. Так?
— Да.
— Очень важно, что случилось, когда вы вошли в спальню. Я не хочу причинить вам боль, миссис Флеминг, но это и в самом деле важно. Что в точности вы подумали, когда увидели на полу тело вашей сестры?
— Я ничего… ни о чем не подумала.
— В первый миг вы, конечно, испытали шок. Но потом, когда вы увидели… когда вы осознали, что ее убили, вполне естественно было бы подумать что-то вроде: «Он убил ее» или «Она убила ее». Вот почему это так важно — первая мысль часто оказывается правильной. Кто был этот «он» или «она»?
— Никто. У меня не было таких мыслей.
— Вы уверены? В подобных случаях мысли беспорядочно роятся.
— Я понимаю, но мне ничего такого в голову вообще не приходило. Ни «он», ни «она». Я даже не пыталась гадать, кто бы мог ее убить. Все, что я знаю, так это то, что нельзя допустить судебного разбирательства.
— Суд непременно состоится. Над Орри Кэтером. И мы должны сделать все возможное, чтобы предотвратить его. Ваша сестра когда-нибудь показывала вам свой дневник?
Стелла Флеминг нахмурилась:
— Изабель не вела дневник.
— Нет, вела. Полиция нашла его. Но поскольку…
— Что в нем говорится?
— Не знаю. Я его не видел. Но поскольку…
— Зря она вела дневник. Это только усложняет дело. Она мне ничего не говорила. Должно быть, держала его в запертом ящике. А разве я не имею права на этот дневник? Не могу я потребовать его у полиции?
— Сейчас — нет. Только потом. Если суд состоится, дневник будет фигурировать на нем в качестве вещественного доказательства. Так это называется на юридическом языке. Ладно, поскольку вы его не видели, не будем тратить на это время. Дело представляется довольно безнадежным, поскольку, кроме вас, расспрашивать мне некого. Хорошо было бы добраться до человека, который платил за квартиру, за машину, за духи и так далее, но я не знаю, кто он. А вы?
— Нет.
— Удивительно. Я надеялся, что знаете. Вы ведь были близки с сестрой?
— Конечно.
— Значит, вы должны знать, с кем она дружила. Поскольку вам даже в голову не приходит, кто бы мог ее убить, я об этом не спрашиваю. Но с кем еще она была близка? Вы же должны были сказать это полиции.
— Нет, я не говорила.
Я приподнял бровь:
— Вы и с ними отказываетесь говорить?
— Нет, но я не могу сказать им то, чего не знаю. Дело в том… — Она замолчала, помотала головой и повернулась к мужу. — Скажи ему сам, Барри.
Барри Флеминг потрепал ее по руке.
— Дело в том, — начал он, — что Изабель жила как бы двойной жизнью. Одна жизнь была с моей женой, ее сестрой. В меньшей степени в этой жизни был и я. Другая жизнь была с ее… можно сказать — в ее кругу. Мы с женой почти ничего не знали, хотя догадывались, что в основном ее друзья вращаются в театральном мире. Вы понимаете, что по определенным причинам жена предпочитала не общаться с ними.
— Дело не в том, что я предпочитала, — поправила она, — а в том, что так просто сложилось.
Что ж, существенным подспорьем я бы это не назвал. Но все же список подозреваемых сузился до границ театрального мира.
— Хорошо, — сказал я, — вы не можете назвать мне того, кого не знаете. Но хотя бы какие-то общие знакомые у вас были? Хотя бы один человек?
Она покачала головой:
— Нет, никого.
— Доктор Гамм, — подсказал Флеминг.
— Ах да, конечно.
— Ее лечащий врач?
— И наш тоже, — кивнул Флеминг. — Терапевт. Он… Можно сказать, что мы с ним приятели. Он тоже любит шахматы. Когда пару лет назад Изабель заболела бронхитом, я…
— Почти три года назад, — поправила Стелла Флеминг.
— Возможно. Так вот, тогда я обратился к нему. Он вдовец и живет с двумя детьми. Два или три раза мы приглашали вечером его и Изабель поиграть с нами в бридж, но игрок из нее был неважный.
— Просто ужасный, — проронила Стелла Флеминг.
