Если бы да кабы… И все же отец меня любил. И я буду держаться за эту мысль как за точку отсчета, чтобы суметь трезво оценить его последнюю вспышку бешенства. Сидя и слушая, как стареющий тенор-саксофонист и его группа играют свинг «Когда-нибудь придет мой принц», я сказала себе: «Не надо себя грызть. Этим делу не поможешь».
Но боже, до чего трудно увернуться от ядовитой силы чувства вины. Оно сверлом вгрызается в самое нутро, в жизнь практически любой семьи, вот и меня заставило захлопнуть дверь перед человеком, с которым я по-настоящему хотела быть рядом и чья любовь ко мне — теперь я и это знала — была неподдельной.
Я собралась закурить, чтобы хоть немного унять пронизывающую меня печаль. Но оттолкнула пачку, вспомнив, как тяжело и хрипло дышал папа за обедом всего пару недель назад, как он зашелся в кашле, поднеся огонек зажигалки к сигарете, и, отдышавшись, сказал мне: «Да уж, мне всегда говорили, что это дурацкая привычка».
Смогу ли я жить без сигарет?
Вряд ли сегодня или завтра. Но они и впрямь вредны, и я постараюсь избавиться от этой привычки в ближайшее время.
Смогу ли я жить без чувства вины?
В сравнении с этим решение бросить курить казалось детскими игрушками. Потому что чувство вины вызывает даже большую зависимость, чем никотин.
Подняв свой стакан во второй раз, я беззвучно повторила тост за папу, мысленно обратившись к нему: «Надеюсь, теперь ты обрел покой. Вот и мне тоже хочется хоть немного покоя». А для этого необходимо наконец перестать верить в то, что я могу что-то изменить в этой жизни. Потому что правда, наконец добытая и усвоенная с огромным трудом, заключается вот в чем: почти ничего мы изменить не можем, разве что в лучшем случае немного исправить самих себя.
К этому моменту квартет на сцене доиграл мрачную аранжировку «Полуночного джаза». Когда публика — нас было человек десять — закончила аплодировать, к микрофону подошел саксофонист. Он заговорил тихо, задушевно, его бархатный голос напоминал прокопченную табаком амброзию.
— Я, знаете, всегда обращаю внимание на дам. И сегодня заметил прекрасную леди с грустными глазами, сидящую в одиночестве вон там, в баре.
Я оглянулась, гадая, о ком саксофонист говорит, поскольку единственным человеком в баре был лысый мужчина лет пятидесяти, в скверно сидящем костюме, чередовавший виски с пивом. Потом до меня дошло. Я повернулась к седеющему музыканту, слегка кивнула ему. И, внезапно смутившись, опустила взгляд вниз, на янтарный напиток в стакане.
Саксофонист снова заговорил в микрофон:
— Леди не только печальна и красива, но и великолепна в своей сдержанности. Что ж, следующая мелодия — это оригинальная композиция. А ее название… оно как бы отражает мой взгляд на все плохое, что встречается на жизненном пути, на тот факт, что, как однажды сказал мне мой отец, неудача — это просто часть гребаной сделки. Потому что, как он тоже любил говорить, как есть, так есть. Настоящий философ мой отец. И много оставил мне в наследство. В том числе название следующей песни, которую я посвящаю задумчивой красавице, которая грустит этим вечером в баре. Как есть, так есть, моя печальная леди. Как есть, так есть.
С мамой я увиделась в следующий раз только на отпевании отца в церкви Св. Малахии. Прибыл Адам в сопровождении Сэла Грека и двух внушительных типов в костюмах. Я видела, как они подъехали на машине без опознавательных знаков. И вывели моего брата в наручниках. Потом тихо перебросились несколькими фразами с Адамом и Сэлом Греком. Наручники были сняты. Но когда мы с мамой попытались обнять Адама, оба федерала выросли между нами и Адамом.
Мама негодовала:
— Я его мать!
— Мы не можем этого допустить, — сказал один из федералов.
— Он здесь на похоронах отца, — не унималась мама.
Сэл Грек положил руку ей на плечо:
— Бренда, радуйтесь, что ваш мальчик здесь.
— Как с тобой обращаются? — спросила мама Адама.
— Со мной обращаются прекрасно. Сэл Грек говорит, что завтра меня переведут в замечательную тюрьму, наименее строгую в штате Нью-Йорк.
— Почему его не выпустили под залог? — спросила мама.
— Мам, сейчас не время и не место, — не выдержала я.
— Не смей мне указывать… — огрызнулась она.
— Элис права, — вмешался Сэл. — Я полностью введу вас в курс дел, когда здесь все закончится. А до тех пор… — Он подхватил маму под руку и повел в церковь.
— Привет, сестренка, — сказал Адам.
От этого ласкового «сестренка», столь ненавистного мне раньше, у меня перехватило горло.
— С учетом обстоятельств ты неплохо выглядишь, — сказала я.
— Спать можно было бы и получше. Это место, где меня держат…
— Довольно, Бернс, — перебил брата один из фэбээровцев.
— Все, все, простите, — кивнул Адам.
— Как Дженет держится? — спросила я.
— Подала на развод.
— Быстро она подсуетилась.
— Видно, думает, что надо с этим поспешить, пока еще у меня есть деньги.
— Я ей звонила, оставила сообщение на автоответчик. Она не перезвонила.
— Она вспомнила о родне. Живет сейчас со своей семейкой… и я ее понимаю, того и гляди, роды начнутся.
— А от Серен что-нибудь слышно?
— Мы с ней не афишировали нашу связь. Но разве она с тобой не связывалась с тех пор, как это случилось?
Нет, зато литературный агент Серен определенно выходила на связь, равно как и специалист-рекламщик, которого модель наняла для раскрутки своей книги. Эти двое сообщили, что Серен намерена выждать несколько дней, чтобы понять, как будут развиваться дела у Адама. После этого они собирались выработать стратегию того, как максимально осветить связь Серен с Адамом во время рекламной кампании ее опуса. Ее агент фактически извинилась за «некоторое бессердечие в высказываниях, ведь речь идет о вашем брате, но я уверена, вы меня правильно понимаете — ничего личного, это только бизнес».
— Может быть, мы поговорим об этом после того, как я похороню отца, хорошо?
Хотя агент находилась на другом конце телефонной линии, я расслышала прерывистый вздох: она понимала, что преступает определенные границы приличия. Когда женщина начала извиняться — весьма многословно, — я заверила ее, что нисколько не обиделась. Но запомнила разговор и знала: у меня будет преимущество, когда мы в следующий раз будем вести переговоры о чем бы то ни было. Впрочем, меня ничуть не удивило то, что Серен — несомненно, прирожденная авантюристка и конъюнктурщица — пыталась извлечь максимум выгоды из своей интимной связи с крупным преступником с Уолл-стрит, который, так уж вышло, по совместительству был моим братом.
— Я уверена, Серен очень переживает из-за всего, что с тобой происходит, — сказала я Адаму, — и постарается добиться свидания, как только это будет возможно. Есть новости о залоге?
