Старик, пришедший с мисс Гёринг, извинился и отнес свои напитки и сэндвичи поближе к радиоприемнику, возле которого и стоял теперь, приложив ухо к динамику.
В глубине заведения на маленьком кегельбане какой-то мужчина в одиночестве катал шары; мисс Гёринг прислушивалась к их рокоту вдоль деревянной канавки и жалела, что ей не видно этого мужчину, чтобы не тревожиться за вечер и быть уверенной, что в заведении не присутствует никого такого, кого можно счесть опасным. Разумеется, оставалась возможность, что в двери зайдут и новые посетители, но это совершенно выскочило у нее из головы. Как бы сильно ни старалась она, а хорошенько взглянуть на того, кто катал шары, ей не удавалось.
Парнишка и девушка ссорились. Мисс Гёринг определила это по их голосам. Она внимательно прислушивалась, не поворачивая головы.
– Не понимаю, почему, – проговорила девушка, – тебе обязательно надо впадать в ярость, стоит мне только упомянуть, что мне всегда нравится приходить сюда и немного тут сидеть.
– Совершенно незачем, – ответил парнишка, – сюда приходить и сидеть тут, а не в каком-нибудь другом месте.
– Тогда почему же… почему ты сюда заходишь? – неуверенно спросила девушка.
– Сам не знаю, – ответил парнишка; – может, потому, что на это место мы натыкаемся первым, выходя из нашей комнаты.
– Нет, – вымолвила девушка, – есть и другие заведения. Вот бы ты просто признался, что тебе тут нравится; не знаю почему, но от этого я была б так довольна; мы сюда уже давно ходим.
– Да будь я проклят, если скажу такое, – и будь я проклят, если зайду сюда еще раз, хоть околдуй ты это заведение.
– Ой, Котик, – проговорила девушка, и в голосе ее звучала неподдельная мука, – Котичек, я ж не про ведьм с их колдовскими силами говорю; даже не думала про них. Только когда совсем маленькой была. Зря я тебе эту историю рассказала.
Парнишка помотал головой; ему стало противно от подружки.
– Бога ради, – произнес он, – да я этого и близко не имел в виду, Бернис.
– Не понимаю я, что тогда ты имеешь в виду, – ответила Бернис. – Сюда или в какое-нибудь другое место многие ходят каждый вечер из года в год, только чтоб выпить да побеседовать друг с дружкой; попросту оттого, что тут им как дома. А мы сюда ходим лишь потому, что потихоньку это и нам домом становится; вторым домом, если нашу комнатенку домом считать; для меня она дом; я ее очень люблю.
Парнишка застонал от недовольства.
– А еще, – добавила девушка, чувствуя, что слова ее и сам голос могут невольно навести на парнишку чары, – столики, стулья и стены тут стали теперь все равно что знакомые лица старых друзей.
– Каких еще старых друзей? – осведомился парнишка, все яростнее хмурясь. – Каких друзей? Для меня это просто еще один гадюшник, где беднота закидывается бухлом, чтобы забыть состояние собственного дохода, которого вообще не существует.
Сел он очень прямо и воззрился на Бернис.
– Наверно, так и есть – отчасти, – расплывчато ответила она, – только я чувствую, что тут не только это.
– Вот в том-то и беда.
Между тем бармен Фрэнк прислушивался к беседе Бернис с Диком. Вечер выдался скучный, и чем больше думал он о том, что говорит парнишка, тем больше злился. Он решил подойти к их столику и затеять ссору.
– Давай, Дик, – произнес он, хватая паренька за воротник рубашки. – Если тебе это заведение так не нравится, вали отсюда к черту. – Он сдернул парнишку с сиденья и страшно пихнул его так, что Дика на несколько шагов мотнуло, и головою он врезался в барную стойку.
– Совсем мозги жиром заплыли, – заорал Дик, бросаясь на бармена. – Кусок ты ретроградного лярда. Я тебе всю белую харю твою помну.
Теперь эти двое сцепились не на шутку. Бернис стояла на столике и дергала бойцов за рубашки, стараясь их растащить. Ей удавалось до них дотянуться, хоть и дрались они на изрядном расстоянии от столика, потому что скамьи с обоих концов оканчивались столбиками, и она, цепляясь за какой-нибудь, могла раскачиваться над головами сражавшихся.
Оттуда, где стояла теперь мисс Гёринг, была видна полоска тела над чулком Бернис, когда та в особенности далеко высовывалась из кабинки. Мисс Гёринг это беспокоило б не чересчур, не заметь она, что мужчина, прежде катавший шары, теперь покинул свой пост и пристально разглядывал оголенную плоть Бернис всякий раз, когда ему предоставлялась такая возможность. У мужчины было узкое красное лицо, сдавленный и какой-то воспаленный нос и очень тонкие губы. Волосы у него цветом были чуть ли не оранжевы. Мисс Гёринг никак не могла определить, крайне законопослушный ли он субъект или же, наоборот, преступная натура, но напряженность его внимания едва не напугала ее до полусмерти. Да и не было у мисс Гёринг возможности разобрать, глядит он на Бернис с интересом или же с презреньем.
Хотя бармену Фрэнку доставались кое-какие крепкие удары, а с лица его ручьями лил пот, по виду держался он очень спокойно, и мисс Гёринг казалось, будто он теряет к драке интерес, а единственный на самом деле напряженный человек в баре – мужчина, стоящий у нее за спиной.
Вскорости Фрэнку разбили губу, а Дику раскровенили нос. Сразу же следом за этим драку они прекратили и нестойко заковыляли в умывальник. Бернис соскочила со стола и побежала за ними.
Вернулись они через несколько минут, умытые, причесанные и держа у ртов грязные носовые платки. Мисс Гёринг подошла к ним и взяла обоих мужчин за руки.
– Я рада, что все уже кончилось, и мне хочется, чтобы каждый из вас выпил как мой гость.
Дик теперь выглядел очень грустным и очень смирным. Со всей серьезностью кивнул, они сели вместе и подождали, пока Фрэнк приготовит им выпивку. Вернулся тот со стаканами и, обслужив их, тоже подсел за столик. Все немного попили молча. Вид у Фрэнка был мечтательный – казалось, он думает о чем-то очень своем, не имеющем никакого касательства к событиям вечера. Разок вынул адресную книжку и несколько раз перелистнул ее странички. Первой нарушила молчание мисс Гёринг.
– Теперь скажите мне, – обратилась она к Бернис и Дику, – скажите, чем вы интересуетесь.
– Меня интересует политическая борьба, – ответил Дик, – что, разумеется, единственное, чем стоит интересоваться любому уважающему себя человеку. Кроме того, я за победителей и за правое дело. На той стороне, что верит в перераспределение капитала. – Он сам себе хмыкнул, и очень легко было понять, что полагает он, будто разговаривает с круглой дурой.
– Премного об этом наслышана, – сказала мисс Гёринг. – А вас что интересует? – обратилась она к девушке.
– Что б ни интересовало вот его, но правда еще и в том, что в большую важность политической борьбы я верила еще до того, как познакомилась с ним. Видите ли, у меня другая натура, не как у него. То, от чего делаюсь счастливая, я как бы ловлю с неба обеими руками; удерживаю я только то, что люблю, потому что лишь такое вообще-то и вижу. Мир препятствует мне и моему счастью, а вот я миру никогда не препятствую – разве что сейчас, когда я с Диком. – И Бернис положила руку на стол, чтобы Дик ее взял. Она уже слегка захмелела.
