– А почему, – спросил Арнолдов отец, – мисс Гёринг боялась ехать домой одна?
– Ну, – ответил Арнолд, – даме вообще-то не очень безопасно бродить по улицам или даже ездить в такси без спутника в такой поздний час. Особенно если ехать ей очень далеко. Разумеется, если б ей не нужно было так далеко ехать, я сопроводил бы ее сам.
– Рассуждаешь как слюнтяй, – произнес его отец. – Я-то думал, ты и твои приятели такого не боятся. Я считал вас необузданными, думал, что изнасиловать для вас – все равно что воздушный шарик запустить.
– Ох, не надо так, – вмешалась мать Арнолда с настоящим ужасом. – Почему ты с ними так разговариваешь?
– Лучше б ты спать шла, – произнес Арнолдов отец. – Вообще-то я намерен распорядиться, чтобы ты ступала спать. Простудишься.
– Ну какой же он несносный, а? – проговорила мать Арнолда, улыбаясь мисс Гёринг. – Даже когда у нас в доме общество, не способен сдержать своей львиной природы. А натура у него и впрямь как у льва – ревет в квартире день-деньской да расстраивается из-за Арнолда и его друзей.
Отец Арнолда с топотом выскочил из комнаты, и они услышали, как в глубине коридора хлопнула дверь.
– Извините меня, – сказала мать Арнолда мисс Гёринг, – я не хотела расстраивать посиделки.
Мисс Гёринг была очень раздосадована, поскольку старика сочла вполне потешным, а вот сам Арнолд угнетал ее все больше и больше.
– Наверное, я покажу вам, где переночуете, – произнес Арнолд, вставая с тахты и позволяя при этом журналам соскользнуть у него с колен на пол. – Ох, что ж, – продолжал он, – пойдемте сюда. Я довольно сонный, и мне все это противно.
Мисс Гёринг с неохотой проследовала за Арнолдом по коридору.
– Подумать только, – сказала она Арнолду, – должна признаться, мне совсем не хочется спать. Нет ничего хуже, верно?
– Да, это ужас, – согласился Арнолд. – Лично я готов рухнуть на ковер и пролежать там до завтрашнего полудня, столь полно я изможден.
Мисс Гёринг сочла такое замечание весьма негостеприимным, и ей сделалось как-то страшновато. Арнолду пришлось пойти искать ключ от свободной комнаты, и мисс Гёринг на некоторое время осталась перед дверью одна.
– Держи себя в руках, – вслух прошептала она, поскольку сердце у нее забилось очень быстро. Как же позволила она себе так далеко уехать от собственного дома и мисс Гэмелон? Наконец вернулся с ключом Арнолд и открыл дверь в комнату.
Та была очень маленькой и гораздо холодней гостиной, где все они сидели. Мисс Гёринг рассчитывала, что Арнолд по этому поводу смутится, но тот, хоть ежился и потирал руки, не сказал ничего. На окне штор не было, но имелись желтые жалюзи, уже спущенные. Мисс Гёринг кинулась на кровать.
– Что ж, дорогая моя, – сказал Арнолд, – спокойной ночи. Я иду спать. Возможно, завтра отправимся посмотреть какую-нибудь живопись – или, если хотите, я приеду к вам домой. – Он взялся руками за ее шею, очень легонько поцеловал ее в губы и вышел из комнаты.
Она так рассердилась, что на глазах выступили слезы. Арнолд немного постоял за дверью, а через несколько минут ушел.
Мисс Гёринг подошла к бюро и опустила голову на руки. В такой позе она пробыла долго, пусть и дрожала от холода. Наконец к ней легонько постучали. Плакать она перестала так же резко, как и начинала, и поспешила открыть дверь. В скверно освещенном коридоре стоял Арнолдов отец. На нем была розовая полосатая пижама, и в виде приветствия он отдал мисс Гёринг честь. После чего остался стоять очень неподвижно, очевидно, ожидая, когда мисс Гёринг пригласит его войти.
– Входите, входите, – сказала ему она, – я в восторге от того, что вижу вас. Небеса! А то было такое чувство, что меня все бросили.
Отец Арнолда вошел и устроился у изножья кровати мисс Гёринг, уселся, болтая ногами. Довольно манерно закурил трубку и оглядел стены комнаты.
– Что ж, дама, – проговорил он, – вы тоже художница?
– Нет, – ответила мисс Гёринг. – Когда я была совсем юна, мне хотелось стать религиозным вождем, а теперь я всего-навсего проживаю в своем доме и стараюсь быть не очень несчастной. Со мною живет подруга, так проще.
– Что вы думаете о моем сыне? – спросил он, подмигивая ей.
– Я только что с ним познакомилась, – ответила мисс Гёринг.
– Довольно скоро поймете, – сказал отец Арнолда, – что человек он довольно-таки никудышный. У него нет представленья о том, что значит сражаться. Я б заключил, что женщинам это очень не нравится. Вообще-то не думаю, что у Арнолда в жизни было много женщин. Уж простите меня за то, что передаю вам эти сведения. Сам-то я сражаться привык. Всю свою жизнь я сражался с ближними моими, а не садился чаи с ними гонять, как Арнолд. И ближние со мною дрались, как тигры. А вот Арнолд – нет, не боец. Моим честолюбивым замыслом всегда было подняться по дереву на ветку повыше, чем мои ближние, и я к тому ж с готовностью признавал полный свой позор, если оказывался на том дереве ниже кого угодно из своих знакомых. В свете я не бывал уже много лет. Никто не приходит со мною повидаться, и я ни к кому не хожу. А вот у Арнолда и его приятелей никогда ничего толком не начинается и не заканчивается. Они для меня – что рыбка в грязной воде. Если жизнь их с какой-то стороны не устраивает и в каком-то месте они кому-то не нравятся, то просто переплывают куда-то еще. Они желают ублажать и нравиться; именно поэтому так легко подойти и треснуть их сзади по башке – они никогда в своей жизни всерьез не ненавидели.
– Что за странное ученье! – произнесла мисс Гёринг.
– Это не ученье, – ответил отец Арнолда. – Это мои собственные мысли, почерпнутые из моего личного опыта. Я очень верю в личный опыт, а вы?
– О да, – ответила мисс Гёринг, – и я действительно считаю, что про Арнолда вы правы. – Она переживала примечательный восторг от того, что они чернят Арнолда.
– Итак, Арнолд, – продолжал его отец и, казалось, веселел все больше по мере того, как говорил, – Арнолд никогда не мог вынести, если кто-то заставал его на самой нижней ветке. Всем известно, насколько велик у вас дом, и мужчины, желающие тем устроить свое счастье, – мужчины железные.
– Арнолд во всяком случае – не художник, – вставила мисс Гёринг.
– Нет, в том-то и дело, – произнес отец Арнолда, все более горячась. – Ему недостает ни мяса, ни нервов, ни упорства быть хорошим художником. У художника должны быть мышцы, дерзость и сила характера. Арнолд же – как моя жена, – продолжал он. – Я женился на ней, когда ей исполнилось двадцать лет, из неких деловых соображений. Всякий раз, когда я ей это говорю, она плачет. Еще одна дура. Она меня ничуть не любит, но ее пугает об этом задумываться, вот она и плачет. Вся зеленая от ревности и свернулась вокруг своей семьи и дома своего, как питон, хоть ей здесь и невесело. Жизнь у нее, коли на то пошло, – жалкая, должен признать. Арнолд ее стыдится, а я ею день-деньской помыкаю. Но несмотря на то, что женщина из робкого десятка, она способна какую-никакую силу показать, поиграть мышцами. Потому что, как и я, полагаю, она верна одному идеалу.
