– Не стоит, не нужно извиняться, – сказала София. – Приятно было видеть, как столько друзей Теренса празднует его день рожденья. – Пока она расстилала салфетку по расползавшемуся потеку чая, ее помолвочное кольцо подчеркнуто блеснуло Трепсвернону. – Если уж на то пошло, я по правде считаю, что это Теренс должен перед вами извиниться. Я подумала об этом вчера на празднике и теперь могу это сказать с точно таким же успехом: я считаю, что с твоей стороны совершенно неправильно было насмехаться над пришепетываньем Трепсвернона так, как ты это себе позволил. – София повернулась к Трепсвернону. – Вообще-то я за все это время не заметила, что вы пришепетываете.
Фрэшем склонил набок голову.
– А мистер Трепсвернон присоединится к нам завтра, Теренс? – спросила София.
– Завтра?
Фрэшем зевнул.
– А-а, это. Быть может, ты слыхал, что завтра вечером у нас еще один маленький суаре, дабы собрать деньжат в сундуки «Суонзби-Хауса». Более – э-э! – более сокровенный вечерок, скажем так.
София подалась вперед.
– Теренс воспользовался своим влияньем и устраивает нам частную пирушку в «Секретуме»! Можете себе представить – самое распущенное место во всем Лондоне! В Европе!
Фрэшем улыбнулся, как показалось Трепсвернону, непосредственно ему.
– Тебе не известно, как моя дорогая София интересуется более эзотерической стороной искусства. Она такая собирательница.
– Ты надо мною насмехаешься, – произнес Трепсвернон.
– Я б не посмел! Нет, бедный невозмутимый Трепсвернон, известно ли тебе, что у нее есть комплект шахмат, коим ранее владела Екатерина Великая? Она надеется явить его в «Секретуме» – он совершенно отвратителен и вполне чудесен.
– Вы слышали о Гатчинском дворце? – спросила София. Она воспитанно обрабатывала свой десерт краем вилки. – Золотая дверная ручка в форме фаллоса, ножки столов положительно пучатся…
– Как непрактично, – произнес Трепсвернон.
– Но мы его смущаем, – с восторгом воскликнул Фрэшем. – Лучше тогда не описывать, что напоминают слон, ладья и конь в наборе!
– Любую пешку из этой коллекции можно продать за семьсот фунтов, – сказала София.
– Это освободит тебя из плена конторки, э, старина? – проговорил Фрэшем.
– Я бы правда… правда предпочел, чтоб ты меня так не называл.
– Старина старина старина, – проговорил нараспев Фрэшем. – Какое прозванье может быть лучше, когда мы говорим об антиквариате из чистого золота. Вот честно, Трепсвернон, ну ты и фарисей!
– На семьсот фунтов – не чих, – сказала София, наблюдая за лицом Трепсвернона. Тот почувствовал, что в кафе не осталось воздуха, а все лампы горят слишком ярко.
– Я… мне в самом деле пора, – произнес Трепсвернон, – и, надеюсь, вы с удовольствием проведете в Лондоне все оставшееся время.
Фрэшем встал, и его рука вновь оказалась на плече Трепсвернона.
– Да! Я все время упускаю – а ты мне только что напомнил! По пути сюда я зашел в контору, а старина Суонзби там мечется взад-вперед, вякает и тебя ищет. Ты сейчас должен где-то быть по словарным делам, старик! Что-то насчет поезда?
София также поднялась с места.
Трепсвернон уставился в лицо Фрэшему. Он знал, что его сотрудник лжет, но пытался вычислить, какую игру тот может вести.
– Они же просто знают, что на Трепсвернона обычно можно положиться, когда дело доходит до того, что больше нечего делать, – продолжал Фрэшем. – Шучу, старик. Но серьезно, поверить не могу, что забыл! Но важнее то, что не могу поверить, что ты забыл, Питер, – к счастью, я тебя при всем этом перехватил здесь; тебе б лучше мчаться обратно бегом!
– Какой… какой поезд?
– До Ха-Ха-роуд. – Фрэшем не колебнулся.
– Ха-Ха, – повторил Трепсвернон.
– Ха-Ха? – переспросила София, переводя взгляд с одного на другого.
– Да, да, Ха-Ха. Так тебе скажу – я упрощу тебе задачу, не нужно возвращаться в Письмоводительскую за билетами… – Внезапно у Фрэшема в руке возникли монеты – он совал их в кулак Трепсвернону, а при этом слегка подталкивал его к двери кафе. Сегодняшняя диета Трепсвернона состояла исключительно из тортов, и он уже начинал ощущать ее воздействие как на его пульс, так и на зрение. Он мягко подрагивал, не уверенный, от сахара ли – или же от обиды, что его можно выпроводить отсюда при помощи такой отъявленной лжи.
– Ха-Ха? – вновь спросил Трепсвернон, не сводя взгляда с денег.
– Ха-Ха! – Фрэшем говорил с энтузиазмом и легкой завистью, как будто бы не вполне умел поверить, насколько повезло Трепсвернону. – Герольф хочет, чтоб ты разобрался с небольшой путаницей насчет названия этого места. Или как его там… с междометием. Ну сам же понимаешь: Трепсвернон мелет столько чепухи, что он, должно быть, уже совсем ха-ха. Герольф, похоже, считает, что тебе стоит туда смотаться и выяснить, есть ли какая-то связь между этим местом и самим словом, сколь фиктивною б она ни была.
– Сколь фиктивною, – повторил Трепсвернон. С пришепетываньем фраза покрылась пушком, как гниющий фрукт.
Фрэшем не переставал кивать.
– Тебе назначили встречу, очевидно, с… ох, как же его зовут? Какой-то местный историк. Фольклорист. Что-то вроде краеведа. – Трепсвернон воззрился на него, зримо багровея от этой импровизации. – Этого тебе должно хватить на билет: поезд с Восточного Ватерлоо доставит тебя прямиком в ее окрестности. – Он вновь ухмыльнулся. – Лучше не опаздывай! Похоже на чудесную научную командировку.
Трепсвернона «Суонзби-Хаус» никогда раньше не отправлял ни в какие командировки – а тем паче с такой срочностью и такой смутной целью. Для этого есть полевые лексикографы Фрэшем и Глоссоп, а не сидельцы за конторками Письмоводительской. Совершеннейшая нелепица.
– Я тружусь над «С»-ами, – слабо проговорил Трепсвернон, а Фрэшем развел руками и пожал плечами.
– Отчетливо сказано, что ехать тебе. Ты явно произвел впечатление.
– Ха-Ха. – Трепсвернону хотелось схватить Фрэшема за воротник, хватьворот, и заорать на него. «Это выдумка!» – хотелось орать ему. Мартышкин труд, поиски вчерашнего дня!
Фрэшем улыбнулся.
– Не стоит меня благодарить. Но время, возможно, не терпит?
И Трепсвернон попятился в двери и на улицу, извиняясь, кивая и придерживая свой новый пузырек чернил. Всего лишь на миг повернулся он еще раз заглянуть в окно кафе – парочка возвратилась к собственной частной беседе и опять расселась по местам. Фрэшем передвинулся на освободившийся стул и смеялся чему-то, сказанному Софией. Выглядели они счастливыми, смотрелись как два сапога пара.
Трепсвернон продолжал смотреть, пока третий, уже не нужный за их столиком стул не унес официант.
О – очевидный (прил.)
Быть может, ощущение нарратива портится одним из первых, если долго просматриваешь словарные статьи. Разумеется («разумеется»!), и хронология больше не имеет такого значения, как прежде, и связи между страницами кажутся либо целиком натянутыми, либо попросту невозможными. Возникают закономерности, но им часто нельзя верить.
