– Проснулся? Собирайся и приезжай к пятьдесят шестому километру федеральной трассы, – почти приказал старший оперуполномоченный Берёзкин сердитым голосом. Видимо, его тоже разбудили, вырвали из сна в уютном семейном гнёздышке.
– Что там такое?
– У нас свежий труп.
Труп оказался не таким уж свежим. Скорее, даже с душком. Стылый и промозглый после многодневных дождей лес притих, как будто сам удивился такой неприятной находке. Туман висел в воздухе густыми белыми клочьями, как будто старая вата, выбившаяся через прореху из плюшевого одноглазого медведя. Архипов поёжился, и не только из-за холода. Он увидел то, что осталось от убитого человека. Кожа да кости. Причём в прямом смысле этого выражения.
– Грибники утром нашли. Вон тот старичок палкой ткнул, показалась рука. Расшевелил кучу веток, а под ней наш подкидыш показался частично. Тело было прикопано. Сразу позвонил в полицию, – доложил обстановку хмурый Берёзкин.
– Что говорят эксперты?
– Девушка. Примерно двадцать – двадцать пять лет, – ответил эксперт.
– Вот как? Давно под ветками лежит? – спросил Архипов.
– Не меньше года. Скорее всего, от года до трёх лет. Точнее скажу после экспертизы.
– Смерть, естественно, насильственная, – на всякий случай уточнил Руслан.
– Вероятность того, что она пришла сюда загорать, а потом накрылась кустами и землёй и умерла, стремится к нулю. Но мы всё равно рассмотрим эту версию.
Архипов неопределённо хмыкнул. Ох, уж эти эксперты. Циники. Невозможно привыкнуть к их странному юмору.
– Причина смерти? – спросил следователь, рассматривая жертву издалека.
– Возможно черепно-мозговая травма. В области затылка вмятина и разрыв тканей. Колото-резаных ран и огнестрельных ранений не обнаружено. Про удушение не скажу.
Архипов приблизился к убитой девушке. Тело, изъеденное насекомыми и грызунами, сохранило остатки одежды – футболку и спортивные брюки. Обуви нет.
– А это что такое? – спросил Архипов у Берёзкина, указывая на предмет, лежащий на груди.
– Очки.
– Они странные.
– Да. Сейчас редко кто носит очки такой необычной формы, да ещё и на шнурке. Видимо, эта особа боялась их потерять.
– Следы сексуального насилия есть? – опять обратился Руслан к эксперту.
– Видимых следов нет. Жертва не сопротивлялась. Переломов, ушибов и ссадин на теле не вижу, только следы зубов мелких грызунов. Ногти целы. Одежда, хоть и плохо сохранилась, но потерпевшая не выглядит так, будто не сама одевалась, а её одевал другой человек. Конкретнее скажу после экспертизы и исследований.
Эксперт собрал чемоданчик и ушёл. Берёзкин стоял в задумчивости, облокотившись на берёзу. Архипов подошёл, постучал по стволу.
– Ну что, Берёзкин, потянуло к фамильному древу? – неопределённо хмыкнув, спросил Руслан. Видимо, странный юмор – это заразно.
– Да нет, – сказал с тяжёлым вздохом старший оперуполномоченный, отлипая от берёзы. – Думаю, что очередной висяк на отделе образовался. Надо поднимать архивы и искать пропавших в течение двух-трёх лет. Каторга.
– Отставить волноваться. Это ты, друг мой, оставь мне. С архивами я сам разберусь. Бери дело в оперативную разработку.
Архипов не упустил возможности самому наведаться в архив, оформить запрос на поиск информации, а заодно поболтать с Региной. По городу и области девушки такого возраста в списках пропавших не числилось. Возможно, что убили приезжую? Почему нет. Девушка, например, могла быть туристом. Места у них заповедные, не зря со всей России к ним люди тянутся. Необходимо расширить поиски. В других регионах подходящих пропавших нашлось немалое количество. Работа по отсеву предстояла не из лёгких.
Обидеть женщину легко
"Я календарь переверну, и снова…" эта дурацкая песня Шуфутинского лезет в голову. Их уже давно никто не переворачивает, не отрывает каждый день по листочку. Времена бабушкиных календарей-численников канули в лету. Они или квартальные, как на работе, или в телефоне в виде ежедневника. А песня оказалась живучей, привязывается каждый сентябрь не без помощи радиостанций.
В пятницу работается легко, непринужденно, радостно. Осознание, что сегодня укороченный день, а завтра выходной, сладкой приятностью разливается по всему организму. Новых дел в последний рабочий день лучше не начинать. Для этого существуют понедельники.
– Вот всё ты молчишь, Регинушка. Рассказала бы чего интересного Зинаиде, глядишь, веселее работа у нас с тобой пошла, а? – попросила Глушко, заливая кипятком чай в стеклянном заварном чайнике.
– Что рассказывать? – спросила Ростоцкая недоумённо.
– Про женихов не спрашиваю, бог с ними. Растолкуй мне старой, как такая молодая симпатичная дивчина в бумажках себя похоронила.
– Вовсе Вы и не старая. Не прибедняйтесь. Ну, ладно. Слушайте, – неожиданно для самой себя смилостивилась Регина.
– Ой, слушаю-слушаю.
– Не сразу я в архивисты подалась, это факт. В шестнадцать лет сбежала из тёткиного дома. Тягостно мне там стало, невыносимо. Уехала в областной центр, подала документы в педагогический колледж, поступила. Приезжала в Старград только на каникулы, братика повидать. Училась хорошо, на одни пятёрки, на красный диплом шла. На последнем курсе у нас практика началась в школе, там же в областном центре. Хорошие ребятишки попались, любознательные. Только поняла я, что не смогу учить детей.
– А шо такое стряслось? – Зинаида даже приостановила разлив напитка янтарного цвета по белым фарфоровым чашкам, которые принесла из дома. Нравилось ей уют создавать в любой точке пространства, а на работе – так вообще святое дело. Казёнщина угнетает женщину с понятиями. Ей волю дай, она и салфеточки кружевные в кабинете разложила бы.
– Не знаю. Внутренний голос подсказал. Не твоё!
Регина не договаривала. Дети – народ особенный, тактильный, соблюдать дистанцию не умеют. Хочется им учительницу потрогать. Вот и трогали, и к рукам прикасались. В школе в перчатках ходить не положено. В общем, такого потока воспоминаний девушка выдержать не могла.
– Ох, ты, боже мой, какая напасть. И дальше шо? – Глушко подпёрла подбородок ладонью.
– Да ничего. Диплом получила и в Старград вернулась. В архиве города вакансия открылась, я и пошла. С бумажками, как Вы говорите, мне сразу понравилось работать. Спокойно, и много интересного. Мне к тому времени уже девятнадцать лет исполнилось. От государства квартира полагалась как сироте. Получила жильё и забрала брата у тётки.
– Не сопротивлялась? Женщина с характером, говорят, была твоя Матильда.
– Конечно, сопротивлялась. Как это мы без неё будем обходиться. Без её контроля. А я сразу документы в историко-архивный институт подала и заочно его закончила. Вот тогда тётка меня и зауважала. Мы даже с ней общение возобновили.
